У Пилипаса было много врагов, но самым яростным его врагом слыл Антанас Ронкис. Бенюс слышал, как люди говорили (отчим не любил ворошить прошлое), что у родителей Антанаса было хозяйство в восемь гектаров. Правда, новой избы они срубить не успели, сперва все старались возвести хозяйственные постройки, но пока их выстроили, на свою беду залезли в долги. Тут началась война с японцами, и когда старик Ронкис вернулся с фронта, все хозяйство, кроме самой усадьбы, уже очутилось в когтях Пилипаса Жасинаса. Бенюс не знал, как это случилось, но со слов матери понял, что Ронкисы могли спасти половину земли, если бы Жасинас подло не обманул их. Ронкисов он пустил с сумой не столько от жадности, сколько из мести. В молодости-де они со стариком Ронкисом любили одну девушку, которая оттолкнула Жасинаса и вышла за отца Ронкиса. Старики Ронкиса давно покоятся в одной могиле, а ненависть все живет и преследует теперь их сына Антанаса. Пока Бенюс был поменьше, он немного побаивался Жасинаса. Но когда однажды старик угостил мальчика яблоками, а другой раз, возвращаясь с базара, швырнул ему горсть конфет, мнение Бенюса изменилось. Правда, конфет отведать не удалось — отчим увидел и велел выбросить их свинье — но с той поры для Жасинаса нашлось место в детской душе, а отчим стал ему еще более чужим.
Узнав Жасинаса, Бенюс приподнял фуражку и сказал: «Добрый день!» Старик остановил лошадь.
— Чего говоришь? Дребедень? Это что, у язычников так принято, хе-хе? — Жасинас отхаркнулся и сплюнул в канаву.
— Нас так в гимназии учили...—оправдался Бе-нюс.
— Неладно учили. Так здороваться можно со скотом в хлеву да со всякими сопляками, а с человеком-католиком поздоровайся по-христиански.
— Восславим Иисуса Христа,—сказал Бенюс.
— Во веки веков аминь, — почтительно ответил старик, снимая шапку.—Почему пешком?
— Мама в воскресенье сказала, чтобы не ждал, вот и иду пешком.
— Сказала! Хе-хе! — Жасинас отхаркнулся и сплюнул в другую сторону. — Этому Ироду не жалко чужого дитяти. Хочет поскорей в гроб загнать.
— За лошадь надо отработать...
— Все работаем. Хороший отец весь век на детей своих работает, а Ирод... Думаешь, от доброты он тебя учиться пускает. Дудки! Твоя душа давно черту записана. Эта гимназия тебя с панталыку собьет, вот в пекло и провалишься. Чего стоишь, будто кнутом вытянули? Садись. Подвезу.
Пока Бенюс добрался по слякоти до телеги, Жасинас крякал, ерзал на сиденье и поносил Ронкиса. Наконец телега тронулась. У Жаленай большак был залит водой, и Бенюс обрадовался, что Жасинас его взял. Дорога пролетела незаметно. Старик был любопытен: выспрашивал, чему учат в гимназии, ругал учителей, которые, по его словам, распускают молодежь, и не забывал проехаться по адресу Ронкиса. Тем не менее Жасинас охотно слушал рассказы Бенюса из истории и географии, изредка вставляя уничтожающее замечание: «Врут книги, быть того не могло», а то и хвалил: «Красиво брешешь, есть башка на плечах». Бенюс чувствовал себя на коне. Он трещал без передышки и становился все красноречивей, а Жасинас только покрякивал и поощрял его грубой похвалой.
Не доезжая Жаленай, они встретили телегу со скарбом, которую с трудом тащила паршивая кляча. На куче узлов сидела, сжавшись, женщина. Рядом с телегой, гнусаво понукая лошадь, шлепал по грязи маленький потный человечек. Бенюс приподнял фуражку, но путники не ответили на приветствие.
— Наши Ремейки...—удивился мальчик.—Куда они собрались?
— Не умели жить, вот и пустили с торгов. — Жа-синас отхаркнулся и сплюнул через плечо. — Его землю Сикорскис купил. Барину пятнадцать гектаров не хватает, и ровно полторы сотни наберется, хе-хе.
— Ремейка был добровольцем, — заметил Бенюс.
— Был добровольцем и остался добровольцем. Никто у него этой чести не отбирает. А землю отдавай, коли работать не умеешь!
— Куда он едет?
— Доброволец, — продолжал Жасинас, словно не расслышав вопроса. — Можешь хоть генералом у добровольцев быть, а раз головы у тебя нет, кыш за курами смотреть! Земля это земля, и землей останется. С землей как с бабой: хитрость нужна и обхождение. Голова нужна! А Ремейка — дудки! Почему Сикорскис вглубь да вширь растет? Умеет! Реформа ему всего восемьдесят га оставила, а большую половину порезала на клочки и раздала голытьбе. Другой и ничего себе человек, вроде Ремейки — за независимость боролся, крест «Витиса» получил, трижды ранен. И все-таки земля это земля, землей и останется. Ее крестом не вспашешь... Земле хозяин нужен. А Сикорскис — хозяин. До полтораста пятнадцати гектаров не хватает, хе-хе...
Бенюс молча глядел на удаляющуюся телегу. Ему было жалко Ремейки, но он не смел признаться в этом Жасинасу.
— Мир создан для людей хитрых, — рассуждал старик. — Хитрый как сыр в масле катается, а дурень болтается вроде дерьма в проруби.
— Не всем быть хитрыми, — сказал Бенюс.
— Хитрость это наука. Захочешь хитрым быть, научишься. А не хочешь учиться, болтайся в проруби, хе-хе... Как твоя мать. Вышла за нищего и всю жизнь в темноте... Будто здоровых мужиков на свете мало...
Бенюс не соглашался с Жасинасом, хотя и видел в мыслях старика крупицу истины.
— Директор говорит, наши крестьяне очень отсталые, — сказал он, задумавшись, — в Латвии по деревням лучше живут. Там люди трудолюбивые, образованные.
— Образование! Дудки! Там у людей голова на плечах, как у Сикорскиса, вот что.,.
Перед пасхой Ронкисы закололи кабанчика, и Бе-нюс впервые увидел такой богатый праздничный стол. В самой середине Агне поставила миску с писанками и тарелку с нарезанным куличом, вокруг выстроила остальную еду:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119