— Ты на холмы? К Вешинте? — спросил Аницетас.
— Да,—ответила она устало.—Я очень рада, что мы встретились, Аницетас. Я хотела с тобой поговорить.
«Она бы зашла ко мне!»
— Нам по дороге, — сказал он, с трудом скрывая радость. — Я иду домой. Я думал, ты будешь в костеле.
— Я ходила к заутрене. — Она с каким-то печальным любопытством взглянула на Аницетаса.— Когда мне трудно и я нигде не могу найти успокоения, я иду в костел, и становится легче.
— Виле, ты сделала мне много добра, — Аницетас начал заикаться.—Я знаю, что есть добрые дела, которые нельзя вознаградить. Ты меня не пойми неправильно, Виле. Я имею в виду не денежное вознаграждение, а благодарность друга...
— Я понимаю, Аницетас. — Виле протянула руку, Аницетас горячо пожал ее. — Я счастлива, что могла тебе чуточку помочь.
— Если бы не ты, я бы потерял свой главный заработок.
— Хорошо, Аницетас, — пошутила Виле. — Значит, я могу смело развязать узел на своем скаутском аксельбанте?
— Да...—бессознательно согласился Аницетас, нащупывая в кармане футлярчик с автоматической ручкой,—Я тебе хотел такую безделушку подарить... На память о нашей дружбе...
Виле деланно рассмеялась, но ей не удалось скрыть волнения.
— Ты не откажешься принять? Нет, Виле? — окончательно смешался Аницетас и, желая поскорее закончить мучительный разговор, сунул девочке подарок. Вдруг у него мелькнула неприятная мысль. Черт подери! Разве такие вещи делают на улице? — Посмотри, Виле. Если понравится — возьми. Не бойся, она мне ничего не стоила, — добавил он и смутился еще больше.
— Очень красивая ручка, — похвалила Виле. Подарок ей на самом деле понравился. — Но откуда ты, Аницетас, взял такую недешевую вещь? И почему именно мне? Разве тебе денег девать некуда?
— Я же сказал, она ничего не стоила.
Ее глаза не отрывались от лица Аницетаса, и в них все еще стоял вопрос.
— Ты не подумай чего... Я эту ручку только что купил в лавке. Но деньги, которые я заплатил, получены задаром.
Виле покачала головой.
Аницетас понял, что она не верит и ей неприятно слушать человека, который лжет ради нее. Он огляделся: они шли по улице Паупё, вокруг ни души. Только во дворах жалобно чирикали нахохлившиеся воробьи, выискивая зернышки, которые хозяйки утром высыпали курам, а на верхушках деревьев, предвещая холод, горланили вороны.
— На днях я неожиданно получил помощь,— тихо сказал Аницетас. — Есть такая организация — МОПР. Она иногда помогает нашим людям в беде.
— Я где-то слышала об этой организации. Она запрещена.
— У нас запрещено все, что вселяет надежду в угнетенных.
— Да, помощь беднякам — благородное дело, — задумчиво обронила Виле. — Если бы богатые отдали бедным все лишнее, на земле не было бы несправедливости.
— У людей, которые принадлежат к этой организации, больше добрых желаний, чем денег, — ответил Аницетас. — Богатых там немного.
Виле долго молчала.
— Я не богата, — наконец сказала она изменившимся голосом. — Но могла бы поделиться несколькими центами с бедняками.
Аницетас схватил Виле за руку. Его глаза лихорадочно блестели.
— Твои центы дороже сотен литов! — воскликнул он, сжимая руки девушки.—Но я должен тебя предупредить, Виле, — добавил Аницетас сдавленным голосом, — твои деньги помогут и революционерам, потому что эта организация прежде всего помогает тем беднякам, которые борются за дело рабочего класса. Помнишь нашу беседу в Линвартисе? Ты тогда осудила любое насилие. Разве теперь ты изменила свои убеждения?
— Почему же? — Она минуту думала, стараясь углубиться в слова Аницетаса. — Разве важны политические убеждения человека, когда он в беде? Он же несчастный. Не социалист, не таутининк или большевик, а просто несчастный. Это наш долг: протянуть несчастному руку помощи.
— Они не такие несчастные, как ты воображаешь, — решительно прервал ее Аницетас. — Счастье не имеет ничего общего с богатством. Эти люди знают, чего хотят. Они не жалуются на свою судьбу. Они жертвуют собой для будущих поколений, и это дает им силу и радость. Нет, Виле. Они бедны и угнетены, но нельзя сказать, что они несчастны и достойны жалости. Ты их не знаешь. Это сильные, гордые люди. Они никогда не согласятся принять жертву, если эта жертва не нужна для блага всего народа.
Виле ничего не ответила.
— Ты обиделась? Не сердись. Мне стало больно, что ты неправильно думаешь о моих товарищах. Я должен был объяснить...
— Сержусь? За что? —Виле глубоко вздохнула.—
Так просто, задумалась. Странно... Похожи вы с Бенюсом, Аницетас. Оба гордые, упрямые. Хотя... Не знаю...
— Мы по-разному понимаем жизнь, — насмешливо сказал он.— Оба боремся, только за разные цели. Вот почему мы похожи.
— Борьба...—Виле печально улыбнулась. — Ничего доброго вы этой борьбой не достигнете. Исключат из гимназии, а в жизни все останется, как и было.
— Люди живут и за стенами гимназии.
— За стенами гимназии существуют еще тюремные стены.
— Но стены, как и всё в мире, начинаются и кончаются. Однажды они рухнут.
— Ты как будто доволен, что не один идешь по этому ужасному пути.
— Да, я доволен. Но можешь не волноваться — Бенюса нет среди моих попутчиков.
— Аницетас...— Виле посмотрела на него умоляющим взглядом. — Бенюс связался с плохими людьми. Надо ему помочь. Я говорила с ним, но ничего путного не получилось. Он верит каждому слову «Юного патриота» и защищает выскочек, которые позорят честь гимназии.
— Защищает... Не слишком ли мягко сказано?
— Я не хочу верить, что...
— А я в этом не сомневаюсь, — резко прервал Аницетас.
— Ты его ненавидишь, потому пристрастен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119