Пять центов в банке! Тасовать?
— Поэзия и карты. Фарс...—Альбертас презрительно пожал плечами.— Одна глупость стоит другой.
Гряужинис нагло осклабился.
— Соломон! Парни, вы видели Соломона? Нет? Тогда посмотрите на этого господинчика! Пригласил нас, видите ли, чтобы продемонстрировать свой ум. Поэт, мудрец и игрок... Ха-ха-ха! А к какой категории тебя причислить, Жутаутас?
— Я думаю, Альбертас прав, — миролюбиво заметил Бенюс.
— Ого! — расшумелся Людас. — Великий визирь! Калиф, великий визирь и придворный поэт. Лучше не придумаешь! Послушайте, ваши сиятельства, будьте столь милостивы, угостите Гряужиниса глотком вина, за которое он предлагает вам свою верность. Виват! — Гряужинис поднял пустую бутылку и помахал в воздухе.
— Успокойся, Людас, — сказал Альбертас, морщась. — Если один демонстрирует ум, это не значит, что другой должен обязательно показать свою глупость. Оставим это! Мы собрались не играть, а обсудить серьезное дело.
Тут он заговорил тише, и Ада ничего больше не смогла разобрать. Да ее в конце концов и не интересовал разговор. Вовсе не любопытство привело ее к окну. Нет, сегодня это было что-то другое. Она глядела на высокие деревья парка, верхушки которых розовели в лучах заходящего солнца, и чувствовала, что душу охватывает уныние. Ей казалось, что этот закат солнца — символ ее беззаботной шаловливой юности, которая кончается — вот-вот она угаснет вместе с последними лучами. Таинственные ночные тени накинут покрывало на все прошлое, и в ее застывшее тело никогда больше не возвратится веселая душа, имя которой — Радость, Наслаждение, Юность. Госпожа Ка-тенене... Да, скоро ее будут называть госпожей Катенене, ей будет принадлежать муж с красным носиком, мутными глазами и круглым, похожим на пятку подбородком. Будет принадлежать, как ему принадлежат поместье с живым и мертвым инвентарем и участок с полицейским. Но в мире нет такой силы, которая заставила бы ее полюбить будущего мужа... Ее любовь однодневна, как бабочка. Она рождается в огне страсти, и тот же огонь сжигает ее. Прошлым летом Ада увлеклась Людасом. Они несколько раз встречались, и она уже думала, что серьезно влюбилась. Но на молотьбе Ада заметила здоровенного высокого батрака с грубыми чертами лица, и ей вдруг стало трудно дышать. Охваченная странным чувством, смотрела она на его широкую спину, которая распрямлялась, словно стальная пружина, когда он поднимал тяжело груженные вилы, смотрела и не могла оторвать глаз от его мускулистой шеи, опутанной крепкими веревками вен. Ей надо было вернуться в избу помочь по хозяйству (ведь страшно интересно изредка похозяйничать! Особенно там, где много молодых мужчин!), но было так хорошо смотреть на силача-батрака, который поддевал вилами охапку за охапкой и кидал на молотилку. Аду охватило какое-то безумие, и она даже не почувствовала, как взлетела на клади к девкам. Вскоре они свалили такую копну, что трое батраков не смогли поднять ее. Ада смеялась, глядя вниз. Смеялся и тот, внизу, задрав большую голову, сверкая крупными лошадиными зубами. В это мгновение они взглядом сказали друг другу больше, чем можно сказать словами. И когда после ужина он сдавил ее в своих медвежьих объятиях, Ада поняла, что любовь к Людасу была только плодом распаленного воображения... Но через несколько дней она забыла и силача с лошадиными зубами, забыла, как и всех предыдущих.
И все-таки был один человек... Ада его не любила. В этом она была твердо уверена. Однако он нравился ей, как недоступная вещь, которую торговец почему-то отказывается продать. Только потому она и хотела любой ценой приобрести ее. Три года назад, когда Ада впервые соизволила обратить на него внимание, он не понял, не оценил этого. Тогда он был еще глупым мальчишкой. После того смешного случая в машине, она долго не могла забыть его смущенного лица. Каждый раз, встретив Бенюса, Ада чувствовала себя неловко. В его глазах она заметила новое, невиданное доселе выражение, которое раздражало ее. Что это? Презрение? Чувство собственного превосходства? Насмешка? А может быть, и то и другое? Аду неприятно преследовала мысль, что Бенюс презирает ее, и поэтому, встретив его, она всегда старалась вести себя особенно высокомерно. Но Бенюс не обращал на это никакого внимания. Аду больно задевало его безразличие, независимый тон и вообще его поведение. Подумать только! — он позволял себе бывать даже фамильярным! Противоречивые чувства захлестывали ее, но разобраться в них толком не позволяла амбиция. Она и презирала его (выскочка, оборванец, ублюдок), и ненавидела (какое право он имеет смотреть на нее, как на равную?), и восхищалась им. Она старалась обратить на себя внимание Бенюса, очаровать его, призывала на помощь все уловки опытной женщины, но он всегда благополучно уходил из ловко расставленных сетей. Казалось, его не волнует ничто, кроме скучных книг и еще более скучных разговоров с Альбертасом. И все-таки это было не так. Бенюс интересовался всем, что касалось непосредственно его, и, отдаваясь учебе, не забывал о практических делах. На деньги, полученные за занятия с Валентинасом, он купил старый велосипед. Валентинасу наука не давалась, и Бенюса взяли постоянным репетитором. Теперь в его кармане все чаще звенели лишние центы. Но он не швырялся деньгами: за три года скопил столько, что, продав свой дряхлый «Бренабор» и приложив к вырученным деньгам накопленные, смог купить почти новый велосипед. Вскоре старая форма стала Бенюсу тесна, пришлось просить господина Сикорскиса об авансе. И однажды Жутаутас явился в поместье та-
кой расфранченный, что Ада рот разинула от удивления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119