«Эге, доносчик уйдет несолоно хлебавши... Интересно, кто донес на папу? Может, тот же Вядягис? А может, этот, толстогубый? Чепуха! Разве они знают, где папа прячет запрещенные газеты... Они бы обрадовались, ух, как обрадовались, если бы папу посадили в тюрьму. Кукиш с маслом! И Вядягису, и тому его дружку, и старику Жасинасу, всем кукиш с маслом».
Они пролетели мимо поместья Сикорскисов. На холмике, среди украшенных изморозью деревьев, виднелась деревня. Сквозь ветки каштанов Шарунас уже разглядел родную избушку. Напротив нее, по другую сторону большака, раньше стояла богатая усадьба Ликши. Несколько лет назад Ликша переселился подальше в поля, а от строения остались только фундамент да развалины каменного хлева, над которыми безмолвными стражами торчало несколько деревьев. «Туда я засуну газету», — решил Шарунас.
Только он это подумал, как что-то ударило его в грудь, и мальчик навзничь полетел на дорогу.
— Тпру! Тпру!..—хрипел старик, изо всех сил на-
тянув вожжи.—Тпру!.. Рыжий, Рыжик, Рыженький... Тпру... Тпру...
Наконец лошадь остановилась. Когда Шарунас, запыхавшись, подбежал к саням, Жасинас стоял возле лошади и, ругаясь, вертел в руках обрывок уздечки.
— Придется вожжи резать, хе. Новые вожжи...— старик вытащил нож.— Такие вожжи...—Он почесал в затылке, словно надеясь найти там выход получше, и стал набивать трубку.— Дудки! А на что поводья? — но и их старику, видно, стало жалко, потому что он снова почесал в затылке и, покусывая чубук, с минуту рылся в карманах, надеясь найти какую-нибудь бечевку, которой можно было бы покамест воспользоваться.
Целый год прошел для Шарунаса, пока старик починил уздечку. И в тот миг, когда лошади взяли с места, мальчик увидел, что по большаку, взметая снежную пыль, мчатся парные сани, в которых сидит несколько человек. Издали мальчик не мог разглядеть их, но был уверен, что там — полицейские.
Рыжий летел во весь дух, а когда они подъехали ко двору, Жасинас для гонору еще хлестнул коня.
Шарунас мячом слетел с полозьев и вкатился во двор.
Агне, услышав шаги в сенях, бросила чистить картошку и кинулась в избу, решив, что пришли муж с Шарунасом. Ах, как она ждала их возвращения, как ждала!
— Мама! Полиция!
Руки, которые она протянула, чтобы поскорее обнять сына, бессильно упали.
— Что? Где? — пролепетала она, перепугавшись не столько вести, сколько вида ребенка. Он был без шапки, пальтишко расстегнулось, шарф болтался на спине, а голые пальчики посинели от холода, словно облупленные. — Господи боже! Кто на тебя напал? Где отец?
— Нет... Мама... полиция!..—Шарунас кинулся к кровати и отвернул сенник.
— Шарунас, сынушка...—Агне обняла сына, который, как обезумевший, носился около кровати.— Что ты делаешь? Что такое?.. Господи боже.
— Папа велел... Пусти! — кричал Шарунас— Полиция!
Но Агне снова его схватила.
— Где папа? — тормошила она сына, тоже словно сойдя с ума. Теперь она хотела только одного: поскорее узнать страшную правду.—Арестовали... Взяли? Говори!.. Где папа!..
— Здесь должна быть газета...—Шарунас заплакал.— Полиция едет... Найдет — папу в тюрьму... Полиция едет...
— Газета! — Агне пришла в себя. — Я нашла, когда стелила кровать, одну газету.
— Где? Дай! — завизжал Шарунас.
Агне кинулась на кухню, но со страху забыла, где бросила газету. А копыта лошадей уже стучали рядом с избой. Наконец она нашла. В ту же минуту во двор влетели сани, полные полицейских. Шарунас бросил газету под печку и чиркнул спичкой. В сенях загремели кованые сапоги, с шумом распахнулась дверь, приподнялась занавеска, и в просвете вырос тот, в кожаной куртке... За его спиной сверкали пуговицы полицейских. Полицейских было двое, но Шарунасу показалось, что изба полна.
— Здравствуй, мальчик. — Агент опрометью кинулся к печи, отшвырнул в сторону Шарунаса и вытащил догорающую газету. — Почему отца оставил в городе?
«Вот кто предатель!» — Шарунас впился в агента ненавидящим взглядом.
— Разве за этим тебя отец домой послал? — агент продолжал спрашивать, помахивая в воздухе обгоревшими обрывками.
— Господи, господи...—застонала Агне, прислонившись к стене. Лицо у нее пожелтело, как восковая свеча.
— Чего молчишь? — голос был ласковый. — Будь повежливей. Не знаешь, что гостей надо развлекать?
Шарунас не пошевелился.
Агент еще раз полюбовался обрывками газеты и многозначительно посмотрел на полицейских. Его лицо сияло от удовольствия.
— Кто тебя научил так неуважительно относиться к литературе? — снова обратился он к Шарунасу, прищурив веснушчатые веки. Мальчик ничего не ответил. Агент сладко улыбнулся и помахал остатками газеты. — Ладно, потом поговорим. Ну, что вы скажете?.. Болыпевичонок, маленький болыпевичонок...
Шарунас вдруг вскочил, ударил человека ногой в живот, хотел вырвать газету, но не достал и растянулся на полу. Уже в следующее мгновение он вскочил, кинулся в дверь и, словно заяц, понесся в поле. Убегая, Шарунас еще успел увидеть, как по большаку приближаются трое мужиков. Это были старик Жасинас, его приятель Симутис и рослый полицейский, который вел их понятыми.
А в это время остальные двое полицейских хозяйничали в избе. Плюгавый агент ходил за ними по пятам, давая указания, а эти рослые широкоплечие люди в форме, словно испуганные ученики, только и говорили : «Слушаюсь, господин чиновник!», «Будет исполнено, господин чиновник!», «Проверим, господин чиновник!» И летели на середину избы юбки из сундука, поношенные брюки Антанаса, белье, платки, тряпки, которым название даже трудно найти,— несколько раз перелицованные, латаные-перелатаные, сношенные до последней нитки и все-таки оставленные на «черный день».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119