Пол скрипел под длинными ногами Габренаса, который ходил между парт, наклонившись вперед, словно аист в поисках лягушки. Габренас был строгий учитель, но справедливый. И все-таки ученики относились к нему только с опасливым уважением и, можно сказать, не любили его. Они не могли простить Габренасу его строгости, а больше всего их раздражала необыкновенная его наблюдательность. На уроке математики самые отъявленные шалуны замирали, рассеянные собирались с мыслями, суфлеры немели, списывающие боялись покоситься в сторону, даже если там была только голая стена.
В Скуоджяй Габренас учительствовал второй год, но еще не было случая, чтобы хоть кому-нибудь удалось на его уроке воспользоваться шпаргалкой, списать или безнаказанно «посчитать ворон». Габренасу бы не мешало немного глубже вникнуть в психологию учеников, кое-что простить им, а кое-что и не заметить, — словом — быть немного педагогичнее, и его отношения с классом заметно улучшились бы. Но учитель болезненно любил свой предмет, слепо верил, что высшая математика — важнейшая наука современности, без знания которой нельзя даже представить себе интеллигентного человека двадцатого века, и поэтому, насколько мог, старался передать свои знания воспитанникам («Кто может знать, который из них
станет изобретателем или выдающимся конструктором!»). Увы, лишь немногие правильно оценили его благие намерения, а за колы, которые Габренас щедро раздавал при списывании, или двойки, которые ставил за невнимательность, он только получил прозвище Колун.
Бенюс машинально списал с доски условия задач и задумался. Руки дрожали, перед глазами стояло одутловатое лицо Ольвидаса, его маленькие злые глазки, угрожающий крик: «На следующей перемене поговорим. Герои...» О чем? Чем кончится этот разговор? Для начала уже есть шесть часов после уроков. Да разве этим кончится? Директор не такой дурак, чтобы поверить в глупую, наспех выдуманную историю. Надо придумать что-то посерьезней. О-ох, сколько неприятностей причинил Аницетас! И какого дьявола он следит за ним, почему преследует? Из-за идеи? Такое усердие, такая ненависть? Вряд ли, вряд ли... Не оказался бы прав Варненас...
— Жутаутас, почему не участвуете в уроке? — голос Габренаса вернул его к действительности.
Он испуганно вздрогнул, пробежал глазами первую задачу, но тщетно старался углубиться в условие. Все ему мешало: и шелест бумаги, и стук крышек, а больше всего — тяжелые шаги учителя, беспрестанный скрип половиц, напоминавший о всевидящем, справедливом, не знающем пощады оке Колуна. Бенюсу казалось, что тот не спускает с него сердитого взгляда. Достаточно обернуться, нечаянно глянуть под парту или в спину сидящего впереди Варненаса, и учитель закатит двойку за списывание. Бенюс не мог отвязаться от мысли, что Габренас ищет случая отплатить за все оскорбления, которые вынес от «Юного патриота». Недаром же притащился он сегодня ночью. Теперь бесится, что ходил зря, поэтому будет мстить и за это. Он знает слабое место Бенюса. Почва уже подготовлена: в середине триместра Габренас влепил ему несколько двоек — одну за то, что Бенюс подсказал Лючвартису, другую за невыполненную домашнюю работу. Когда он вызвал его последний раз, Бенюс мало спал (до полуночи размножал газету) и с великим трудом ответил на тройку с минусом. Одно утешение — первая половина триместра. Тогда удалось выжать две четверки. А вообще — к дьяволу всю тригонометрию. Она с самого начала не давалась Бенюсу. Даже в лучшие времена — при учителе Шилена-се — он не получал в триместре больше четверки. А теперь? Если письменная не удастся, Колун с превеликим удовольствием выведет тройку, скорей всего, даже с минусом, потому что этот сухарь любит математическую точность во всем. Послезавтра последний день триместра, — исправить не успеешь. По латыни тройка уже обеспечена — синьорина Катилина постаралась. А две тройки в триместре — значит, ты выпал из списка способных учеников и изволь платить за учебу...
Бенюса прошиб холодный пот. Ему показалось, что с начала урока прошло уже очень много времени. Скоро звонок, надо будет отдать злорадствующему учителю пустую тетрадь. Он услышал вздох облегчения: верно, кто-то решил первую задачу. Эта мысль взволновала его еще больше. Быть того не может, чтобы он, один из самых способных учеников в классе, не сумел справиться с двумя задачами! Тут нет ничего страшного. Не надо только нервничать, паниковать. Спокойнее. Больше хладнокровия, уверенности! Но он крепился напрасно: в черновике один за другим росли столбцы цифр, — неровные, забрызганные чернилами, исчерканные вдоль и поперек, — а обе задачи, как были, так и остались двумя неразгаданными сфинксами.
Часы в коридоре выбили вторую четверть.
— Гядас... Слушай! Гядас... — прошептал Бенюс, навалившись на парту.
Варненас понял.
Бенюс обмакнул перо и в лихорадочной спешке стал списывать решение первой задачи с черновика Варненаса, который тот подвинул на середину парты, чтобы лучше было видно. Списывая вторую задачу, он столкнулся с испытующим взглядом учителя, в котором прочел суровое предупреждение, и уже до самого звонка не посмел шевельнуться. Ему показалось, что, списывая, он где-то сделал ошибку. Он хотел проверить, но Варненас не догадался открыть страницу с решением первой задачи.
Когда урок кончился, Бенюс швырнул тетрадь на стол и, подавленный, направился к директору.
Ольвидас сидел, раскрыв перед собой газету, исчерканную красным карандашом. Писарь чему-то тихо смеялся. На устах директора блуждала улыбка. Увидев Бенюса, толстяк сурово нахмурил брови, хотя веселый взгляд и не вязался со строгим выражением лица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119