.. Ну, не надо плакать — глаза покраснеют. Слышишь, уже к обедне звонят. Оденься, пойдем в костел, поблагодарим господа за милости его.
В костеле Бенюс горячо молился, просил бога простить некрасивую ложь. «Я слабый, но бог добрый, он
прощает слабых людей», — вспомнил он слова Люч-вартиса, и вина сразу как-то уменьшилась. Потом он пообещал, когда вырастет, вдвойне отблагодарить маму и совсем успокоился. В голову полезли разные мысли, а перед глазами все стояла финка. Эх, когда же наконец кончится эта служба! Не было бы рядом матери, он бы вышел, не дождавшись проповеди, а теперь стой тут до вечерни. Чего доброго, мама захочет и на вечерню остаться. И отчего это людям нравится так подолгу молиться? Но мать «а вечерню не осталась. После обедни они, стиснутые потной толпой, вырвались в церковный двор. На той стороне улицы соблазнительно сверкала вывеска лавки. В дверях, засунув обе руки в бороду, стоял Зельке и ждал покупателей. Бенюс боялся, чтобы Зельке не проговорился матери, но старик понимал, что к чему. Он взял у Аг-не тридцать центов, а селедки отвесил на целый лит, да еще добавил конфет для Шарунаса.
— Эх, большое ли дело, госпожа Ронкене. Когда будет, принесешь. Только смотри, щетину никому не продавай, пока мой зять Бейскис не приедет...
Агне пообещала.
— Ну и везет нам сегодня! — обрадовалась она, когда они вышли с покупками. — Говорят вот еврей, еврей. Смотри какой еврей. Другой еврей в сто раз лучше католика.
Бенюс семенил рядом, не говоря ни слова. Тротуары были полны людей. Они встретили несколько знакомых. Здороваясь, Бенюс молодцевато приподнимал гимназическую фуражку. Ему нравилось здороваться. Но не со всеми. Некоторых мальчик стеснялся, старался прошмыгнуть мимо незамеченным. Вот прошел Горилла-Сенкус. Прямой, холодный, как обледеневший столб. Кивнул головой, не снимая шляпы. Инспектор. Недавно назначили. Теперь Горилла пыжится раза в два больше прежнего. Но не только потому Бенюсу неприятно здороваться с инспектором. Да и не с ним одним. Вот идут трое второклассников. Один из них — Людас Гряужинис. Бенюс весь съежился за спиной прохожего, который обгонял их. Уши горели, в мозгу шныряли беспокойные вопросы. Заметили ли они, что мама держит его за руку? Да уж, не заметят... И залатанную полу, и грязные ботинки увидели. Ах, эти ботинки! Были бы они только грязные... А они латаные-перелатаные, набухли от воды и раздулись, как жабы. В сто раз отвратительней ботинок Аницетаса. Вот уж будут дразнить завтра, если Людас понял, что женщина, державшая Бенюса за руку, его мать...
Наконец мостовая кончилась. Мать, подобрав юбку, зашлепала по обочине, а Бенюс, словно вырвавшись из оков, пустился обратно.
Когда он пришел, в комнате пахло обедом. Мышка готовил за столом уроки, Лючвартис играл сам с собой в шашки. Увидев Бенюса, он страшно обрадовался и пригласил сесть за доску. Бенюс как бы случайно повернулся к Ромасу тем боком, на котором висела финка, и лениво потянулся.
— Ой! —крикнул Лючвартис. — Ты финку купил? Покажи!
— Финка как финка.
— А может, тут одни ножны...
— На! — Бенюс отвернул полу.
— Смотри, Мышка! — Ромас вытащил финку из ножен, повертел и с восхищением протянул Качяргису.
Мышка молча кинул на Бенюса злой взгляд и наклонился над книгой.
— Завидует...—прошептал на ухо Лючвартис — Сколько платил? — Бенюс сказал цену.—И я бы такую купил, да отец денег не даст. До ветру не хочешь?
— Нет.
Ромас скомкал в ладони листок черновика и вышел из комнаты.
Мышка посмотрел на Бенюса и снова опустил взгляд.
— Твоя финка куплена на краденые деньги, — буркнул он.
— Что?! — Бенюс оторопел.
— Когда ты просил у матери деньги, я лежал за ширмой и читал книжку. — Мышка понизил голос. — Зачем обманываешь мать?
Бенюс, без кровинки в лице, стоял посреди комнаты и не мог слова вымолвить.
— Ты шпион! — наконец выдавил он.
— Я нечаянно услышал ваш разговор, — спокойно ответил Мышка. — Хотел закашлять, но когда ты начал подбираться к материному карману, стало интересно...
— Шпион, шпион! — шипел Бенюс, охваченный бешенством. — Шпик, доносчик, предатель...
— Я никого не выдал и ни на кого не доносил Мог же выйти и сказать, что врешь, что книги тебе не нужны. Но не вышел, потому что мне было жалко твою мать.
— Шпион, доносчик, шпик...
— А ты вор.
— Это мамины деньги. Она мне добром дала.
— Все равно ты вор. — Мышка поднял глаза. В них не было злости. Только дружеская просьба. — Послу-шай, Бенюс. Продай финку и верни деньги матери. Признайся, как было...
— Признаться? — по спине Бенюса пробежал холодок.—Нет! Когда я выучусь, я отдам маме деньги и тогда все скажу.
— Если не признаешься, я с тобой больше не вожусь.
— И не надо! — Бенюс спрятал финку в ножны и отвернулся. — Можешь похвастаться всем, как шпионил. Донеси Горилле, директору, ученикам. Беги!
— Никуда не побегу и доносить не буду, но с этой минуты мы не знакомы.
— А я не боюсь. После Нового года ухожу жить в другое место.
— Уже слышал. Наверное, нажаловался матери на Фелюса, потому тебя и забирают.
Это была правда. В тот раз, когда Фелюс высмеял Бенюса, он сказал матери, что сапожник богохульствует.
— Твое какое дело! Беги на кухню и скажи хозяйке. А может, уже сказал?
Мышка не шевельнулся.
— Я знаю, что сказал. Слышишь? — снова накинулся Бенюс и тут же поник. Он вдруг почувствовал себя плохим, очень плохим мальчиком, хуже Альбер-таса, Лючвартиса, Мышки. Ему стало стыдно за себя. Теперь он рад был, что мать надумала переселить его к Груйнисам. Только бы поскорей, только бы поскорей...
На большой перемене ученики столпились у буфета в коридоре, рядом с кладовой спортивных принадлежностей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119