Аницетас молча налег на весла, и лодка, легко покачиваясь, повернула обратно. Зеленоватая вода сбегала струйками с мерно поднимающихся весел; западный ветер нес с пастбища кисловатый запах скота, брызгал в лицо холодными каплями. Домой, домой... Минута счастья кончилась... Снова вонючая лачуга, измученные глаза матери, нескончаемое каторжное вышагивание от телеги до «трамплина» и обратно.
Мысленно он навсегда простился с красивым озером и тенистыми прибрежными рощами, сказал «прощай» той желтой песчаной тропинке, по которой прибежал сюда, и нежно шуршащему тростнику, и белым водяным лилиям, и этой черноглазой девушке с длинными косами, без которой все тут превратилось бы в пустыню. Конец, всему конец... Ему больше нельзя с ней встречаться... Ведь он приехал сюда не за возлюбленной — он искал человека, который бы принес пользу общему делу. Она не станет таким человеком.
— Повернем к берегу. Отдадим папе лодку,— услышал он голос Виле. Он взглянул на девушку, увидел ее вдруг засверкавшие глаза — и понял, что все рассуждения напрасны — его воля бессильна перед любовью.
— Что ты говоришь? — переспросил он, не в силах оторвать глаз от ее радостно просиявшего лица и не понимая, откуда в ней эта неожиданная перемена.
— Нам не стоит плыть до мостика, — пояснила она, отведя глаза.
Он поглядел через плечо, и его бледное лицо вспыхнуло: на берегу, в нескольких шагах от Римгайлы, сидел Бенюс Жутаутас...
Аницетас налег на весла. Несколько сильных ударов, и нос лодки вонзился в мокрый песок.
— Бенюс... Здравствуй!..
— Здравствуй, Виле...
— Папа, выругай его, что так долго не приезжал. Аницетас спрыгнул на берег и никем не замеченный исчез в кустах.
Виле взяла Бенюса за руку, и они побежали вдоль берега.
— Виле...
— Что?
— Ты очень хорошая девочка...
— И ты...
— Что ты говоришь? И я девочка? Нет, когда я с тобой, я не хочу быть девочкой.
Смех.
Виле толкнула его плечом. Они дрались, как молодые козлята.
— Хватит, Бенюс. Очень уж жарко.
— Искупаемся.
— Ей-богу!
Через минуту оба, мокрые, усталые, валялись под орешником и, прищурившись, глядели на пуховые облачка, проплывающие в небе.
«Зачем приезжал Аницетас?»
Но вслух он сказал совсем другое:
— Кто построил этот шалаш?
Виле перевернулась на бок. Ленивым взглядом она окинула площадку, опоясанную густым кустарником, и остановилась на кривой березе, под которой стоял высохший шалаш.
— Шарунас поставил. Для меня...
— Вы с ним дружите?
— Он для меня как брат. Такого искреннего мальчика я никогда не видела.
Бенюс зажмурился. Пахло зреющей рожью, травой. На одно мгновение ему почудилось, что он лежит на лугу Жасинаса, рядом с Адой, и сладкая дрожь прошла по спине. Он тоже перевернулся на бок. Теперь они лежали лицом к лицу. Жаркое полуденное солнце струилось по обнаженным плечам девушки, по стройным, словно выточенным из меди бедрам, золотило тугую грудь, обтянутую желтым сатином.
Бенюс вздохнул и положил руку на влажные косы, свернувшиеся в траве.
Она подняла тяжелые ресницы и снова зажмурилась.
— Виле...—тихо позвал Бенюс.— Ты любишь меня?
Тогда Банюс обнял ее за плечи, крепко прижал к себе горячее полуобнаженное тело и впился в губы.
Она не сопротивлялась.
«Как Ада...» — огненным холодом заструилась мысль. Он уткнулся во влажные волосы, пахнущие беленым холстом, и почувствовал, что земля закружилась под ним.
— Виле...
— Что?..
— Ведь мы уже не дети, Виле?..
— Да, Бенюс.
— Ты все равно будешь моей женой... Раньше или позже...
Бенюс встал на колени, поднял ее с земли и уткнулся горящим лицом ей в грудь.
— Бенюс, что ты делаешь?
— Я тебя люблю... люблю... Вдруг она поняла, чего он хочет.
— Бенюс, пусти! — крикнула она испуганно.— Куда ты меня несешь? Слышишь? Отпусти...
Но Бенюс уже не владел собой. Он стиснул горячее вырывающееся тело, вошел в шалаш, положил девушку на мягкий мох, которым Шарунас выложил обиталище для своей лучшей подруги, и упал на колени.
— Виле... Виле... Не бойся. Тут нас никто не увидит...
— Бенюс! — Она приподнялась и сидя начала выбираться из шалаша. Ее лицо и даже плечи густо покраснели, глаза набухли слезами обиды.— Как тебе не стыдно... как не стыдно...
— Ах, Виле...— Бенюс пытался удержать ее.— Хватит нам играть...
Она грубо оттолкнула его руку.
— Я не ожидала от тебя такого, Бенюс...
— Виле... Как ты не понимаешь...— Он хотел ее обнять, но девушка выскользнула из шалаша и убежала.
Бенюс сел, обнял дрожащие коленки. Он постепенно успокаивался. Теперь ему было стыдно. Он чувствовал слабость, тошноту, злость на девушку, из-за которой попал в такое дурацкое положение. Он чуть не плакал от досады.
— Оденься. Пойдем орехи собирать. — Виле швырнула в шалаш одежду Бенюса.
«В платье она еще красивей»,— с досадой подумал Бенюс, надевая брюки.
— А может, хочешь покататься на велосипеде или на лодке?
Бенюс насмешливо рассмеялся.
— Чего ты смеешься? — удивилась Виле.
— Над твоей неискренностью,—злорадно ужалил он. — Я не верю тебе, Виле.
— Что ты говоришь!
— Я знаю, что говорю. Восемнадцатилетние девушки не играют в куклы. А если играют, значит, они или ненормальные, или притворяются. Я не верю в платоническую любовь, она противоречит законам природы. Если два здоровых человека любят друг друга, они должны любить полностью — душой и телом. Ты читала «Так говорил Заратустра»?
— Нет.
— Ну, неважно, — продолжал Бенюс, глядя из шалаша на босые ноги девушки. — То ли Ницше, то ли кто-то еще, не помню, сказал, что женщина не может любить односторонне. «Если ты поработил ее душу, но не владеешь телом, значит, кроме тебя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119