В противном случае Сикорскис вряд ли открыл бы тайну и пригласил его. Да, это уже не детские игры. Может случиться, что их поймают, даже отдадут на обсуждение педагогического совета. Легко вообразить, как тогда будут смотреть на них такие, как Габренас или Даумантайте. Хромой Маргис скажет обвинительную речь, требуя отчислить из гимназии, будет допрашивать, кто помогал им из старших. Но Бенюс будет молчать, как земля. И тогда Мингайла увидит, что не зря доверял, помогал ему. Конечно, никто его не исключит. Ведь тогда надо было бы исключить и Аль-бертаса с Людасом и Лючвартиса. А директор не станет поднимать шума.
Предаваясь мечтам, Бенюс медленно катил перед собой велосипед, то и дело останавливаясь и прислушиваясь к посвистыванию коростеля, от которого щемило в груди. Какой удивительный вечер! Неслышный ветерок несет запах сохнущего сена. Воздух теплый, густой, а трава прохладная, росы ни капли. Будет дождь. Вот старик Жасинас ходит между копнами. Перевернет одну, идет к другой, сунет руку до локтя... Еще сырое. Везти нельзя. И тащится, сгорбившись, домой. Прошел несколько шагов, остановился, как будто что-то вспомнил, обернулся к закату, где сгустилась большая черная туча, и перекрестил ее широким взмахом правой руки. Жасинас — человек богобоязненный, любит крестное знамение, и теперь Бенюс его хорошо понимает. Чудная туча, даже жутко
на нее смотреть — заступила полнеба. Розовые острые башни, огненные языки над зубчатыми стенами — горящий замок из сказки. Большие и маленькие тучки — толпа фантастических чудищ, спешат по небу тушить этот пожар. Вот ведьма верхом на метле; развеваются закопченные полы ее плаща; тут черт высунул раздвоенную бороду; мчится заколдованный пиратский корабль с трупом капитана, привязанным к мачте. Корыта, корабли, лодки, злые духи заполнили небо. Их все больше. Странно — ветерок дует как будто с запада, а они наплывают с другой стороны, гонимые потоком воздуха с востока... Жасинас не верит в теорию движения воздушных потоков. Он оборачивается еще раз, крестится и прибавляет шагу. Как бог захочет, так и будет, да. А бог в это время подмигнул, и небосвод осветился словно гигантский, залитый кровью глаз. Но грома не было слышно. Далеко. Может, только ночью польет, а может, и вообще пройдет стороной.
Бенюс остановился, оперся о велосипед и закурил. Зарница вдруг напомнила ему недавнее воскресенье, когда они с Виле возвращались на велосипедах из местечка. У чьей-то усадьбы их застал дождь, и они поспешили к сеновалу. Один конец был почти доверху набит свежей соломой, посередине стояла снятая с передка сноповозка, а в другой половине, рядом с косилкой, серела куча льна. Дождь шел сильный и долго. Но они не скучали. Чтобы удобней было сидеть, Бенюс снял с кучи несколько связок льна, расстелил на полу, прикрыл оказавшейся тут же попоной. В портфеле у них были баранки, бутерброды с колбасой и бутылка молочного шампанского. Виле расстелила на коленях газету (это был их стол), выложила еду, и они принялись за такой обед, вкуснее которого никогда не едали. Они кормили друг друга, пили молочное шампанское и до коликов смеялись над каждым пустяком. Обоим казалось, что все то, что окружает их — не настоящее, что все это выдумки, обман зрения. Не настоящий и этот пахнущий плесенью сеновал. Они воображали, что сидят на мягких шелковых подушках в роскошном дворце, и снова хохотали, потому что действительно смешно увидеть в пышном зале косилку и сноповязку, уткнувшуюся в солому. Не настоящий этот шелест дождя за дощатыми стенами, сквозь щели которых сочатся серые сумерки, и они снова не могли сдержать смех, представив себе, как двое молодых людей потащат велосипеды по грязи, как поскользнутся и полетят головой вниз в канаву. И когда, утомившись от смеха, они возвращались к действительности, достаточно было одного слова, одного взгляда, чтобы оба снова залились хохотом.
— Гляди, — подтолкнула его Виле. — Канарейка. Вот, вот! — показывала она пальцем на соломенный свод сеновала. — На решетине сидит.
На решетине сидел самый обыкновенный серый воробей. Он взлетел, испуганный раскатами хохота, и с чириканьем забился в темном углу.
— Мне становится прохладно.
— Утром хозяин найдет здесь только два куска льда, — Бенюс с самым мрачным видом согласно кивнул головой.
Взгляды встретились, посыпались искры и, словно костер, когда в него подбросят сухого хворосту, снова вспыхнул смех.
— Я похожу, — Виле встала и запрыгала, резко взмахивая руками.
Бенюс тоже замерз и тоже принялся прыгать. Они бегали по сеновалу, ловя друг друга, толкаясь, пока не согрелись. Потом уселись на лен и, прижавшись друг к другу, долго сидели молча. Разыгравшийся ветер брызгал сквозь щели мельчайшими каплями дождя, доносились далекие раскаты грома, ему вторило фырканье лошади, привязанной за сеновалом, беззаботное чириканье воробьев под стрехой, и Бенюсу было хорошо слушать весь этот хаос звуков и чувствовать рядом спокойное дыхание любимой девушки. Моя маленькая черноглазая жена... О чем она думает? Почему ее голова клонится все ниже на его плечо и словно сливается биение двух сердец? Почему ее рука соскользнула с колена и упала на его бедро? Какие видения проносятся под закрытыми веками, над которыми дугами легли шелковые брови? Он иногда любил помечтать, что, окончив гимназию, поступит в военное училище, а потом правительство пошлет его в берлинскую военную академию. Может быть, она мечтает о тех временах, когда ее Бенюс станет офицером? Может, видит его верхом на коне, во главе полка, с саблей в посеребренных ножнах?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119