Он был в новой форме, на ногах сверкали новые туфли из телячьей кожи. Чуть заломленный и сдвинутый набекрень козырек новенькой фуражки лихо сверкал на солнце. Щеки казались бледнее обычного, серые, чуть синеватые глаза — больше, губы — алей. От него слабо пахло бриллиантином и новой одеждой. Ада заметила на белом гладком лбу прядь каштановых волос, выбившуюся из-под фуражки: дрожь охватила ее, и теплая волна захлестнула с головы до ног,—как тогда, на сеновале, при виде батрака со стальной спиной... Вечером, когда он возвращался по аллее домой, Ада встретила его на дороге и попросила проводить до реки. Они пошли туда, где Вешинта делает крутую излучину, а берега заросли таким густым кустарником, что сквозь них не видно даже мельницы Сальминиса, что стоит метрах в ста. Ада разделась и велела ему сделать то же самое, но Бенюс объяснил, что у него нет купальных трусов.
— Завидная робость! — посмеялась она.— Могу заверить, что в этой чаще она ни к чему. Мы в царстве наготы — ведь ни рыбы, ни насекомые, ни деревья не имеют одежды, и незачем их стесняться.
Объявив это, Ада выскользнула из купальника и, гордясь собственной красотой, побежала к воде. Через минуту она выбралась на берег вся замерзшая и бросилась к платью. Но разве легко одеться, когда пробирает дрожь, а вместо жаркого полуденного солнца холодно светит угасающий закат? Пуговицы выскальзывают из дрожащих пальцев, платье прилипает к мокрому телу. Без чужой помощи тут не обойдешься.
— Бенюс, будь хоть раз джентльменом...
Но пальцы джентльмена тоже не всегда послушны. Они неловко блуждают от пуговицы к пуговице, нервно вздрагивают, прикасаясь к теплому нежному телу. Наконец, пуговицы побеждены. Коричневая от загара спина спряталась под платьем, которое джентльмен еще должен оправить. Ада шаловливо посмотрела на него, Бенюс быстро отвернулся, но Ада успела заметить, в какое смятение повергла она юношу.
— Бенюс! Ты любил когда-нибудь?
— Мне нравится одна девочка, — сказал он смущенно.— Я ее люблю.
— Я слышала! —Ада деланно засмеялась. — Л ю-
блю! Какое затасканное слово! Надо ли понимать, что ты с ней..? Да?
— Да!..—грубо отрезал Бенюс. — Спокойной ночи, барышня! —и он быстро зашагал к дому.
На другой день Ада уехала в гости к тете. Когда через неделю она вернулась, Бенюс встретил ее далеко не так равнодушно, как пытался изобразить. Ада заметила, что он стал податливее, что глаза у него все чаще влажно блестят, а взгляд избегает ее взгляда.
— Честное слово, в мире не найдется захолустья, тоскливее этого монастыря, — ворчал Гряужинис, разгорячившись от вина.— Всем, кто жаждет умереть со скуки, я советую ехать в гости к господину Альберта-су Сикорскису, чья голова вечно забита серьезными и никому не нужными вещами. В карты играть — запрещается; смеяться — не над кем; выпить — бутылка вишневки на четверых. Вот и все радости. Сидим у папаши под самыми окнами, как святые, — папироской не побалуешься! Ну, прямо белые лилии 1 — точно по Баден-Поуэллу! Но Гряужинис не член общества юных кастратов, черт подери!
— Я никого не держу на привязи, — раздраженно ответил Альбертас. — И вообще, зря я тебя пригласил. Если хочешь, можешь катиться обратно в Скуоджяй. Еще успеешь к Гиршу в ресторан...
Бенюс с Ромасом рассмеялись, но Людас не обиделся: любопытство взяло верх над самолюбием.
— Честное слово, Гряужинис никогда не станет возражать, если только ты знаешь, как позабавиться.
— Мы собрались тут не для пустых забав, — прервал Альбертас, властно нахмурившись. Мы уже выросли из того возраста, когда играли в индейцев. Со-тесНа йшШ. Забудем глупые выходки. Мы не пятнадцатилетние балбесы, а взрослые мужчины...
— Усатые! — прибавил Людас.
— Осенью мы будем в восьмом классе, — продолжал Альбертас, не обращая внимания на Гряужини-са.— А в следующем, тысяча девятьсот тридцать восьмом году, получим аттестат зрелости, разойдемся по высшим школам и продолжим ёаз §го88е 8р1е1 дев Ье-Ьепз2, я говорю «продолжим», потому что великую игру жизни мы уже начали.
1 Белая лилия — знак скаутов.
2 Великую игру жизни (нем.).
Гряужинис машинально затрещал в кармане колодой карт.
— Мы начали ее против своей воли и даже не ощущаем, что участвуем в игре, а все же это так. — Карие глаза Альбертаса сердито впились в Людаса, который смущенно притих.—Разве в гимназии мы не боремся за существование? Разве не мечтаем избрать специальность подоходнее, которая помогла бы нам занять солидное место в обществе? Разве все это не великая игра жизни? Но личные интересы меня меньше всего заботят. Я хочу поговорить о другом деле, от которого зависит, осуществимы или неосуществимы наши желания и на сколько процентов осуществимы. Возьмем для примера Бенюса Жутаутаса. Он хороший ученик, умный парень, хотя родичами похвастаться не может.
Главное, что он сам порядочный малый, что у него есть хорошие друзья и среди учеников и среди преподавателей.
— Особенно его любит новый учитель математики Габренас, — вмешался Лючвартис, широко улыбаясь всей своей круглой веснушчатой рожей.
— Этот кол мне Колун сразу закатил,—заметил Бенюс.
— Если б ты не был скаутом, не закатил бы,— отозвался Альбертас. — Колун явный левак, а может быть, даже коммунист. Отец собрал о нем сведения. Хоть куда характеристики: за десять лет прошел пять гимназий. Все директоры квалифицируют как хорошего специалиста, но лишенного христианской морали и национальных принципов. Само собой, такой тип не упустит случая подставить ножку гимназисту-патриоту. Первый раз он закатит кол с места, потом срежет у доски, еще как-нибудь прицепится, — и летом на тебе, переэкзаменовка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119