.. есть еще один мужчина, с которым она делит свое тело...»
— Это мерзко, Бенюс. Пожалуйста, не говори такого!
Бенюс выбрался из шалаша.
— Мерзко, зато правильно. Мы уже слишком большие, чтобы играть в жмурки. Давай играть в открытую.
— Любовь не игра.
— Да-а-а? А чего тут ходит Аницетас? Виле нахмурилась.
— Аницетас хороший мальчик. Я бы хотела, чтобы вы помирились.
— И только поэтому вы чирикаете на озере? — Бенюс оскорбительно улыбнулся. — А я уже было думал, он и есть тот второй мужчина, который...
Виле побледнела.
— Который? —тихо повторила она, шагнув вперед.
— Сама знаешь. Ты ему отдала то, чего мне не осталось, и теперь боишься, чтобы я не узнал...
— Что?!
— Ничего...—Он осклабился, пряча смущение,— очень уж резко изменилось ее лицо — и в то же мгновение щеку его обожгла звонкая пощечина.
Бенюс надел свалившуюся фуражку и, не оборачиваясь, направился к усадьбе Римгайлы, где оставил велосипед.
А Виле лежала ничком у шалаша и плакала.
Виле не нравилось, что Бенюс высокомерен с неимущими товарищами по классу, восхищается Сикорскисом, презирает отчима. Все это было больно девушке — и все же не меняло их отношений. Его недостатки не отталкивали Виле,—она жалела его, хотела помочь сделаться лучше, справедливее. И те злые, оскорбительные слова она ему простила. Ей было обидно, что он мог о ней так подумать,—и все-таки она краснела от стыда, вспоминая пощечину. Как она могла ударить того, кого она так сильно любит? От злости? От оскорбленной гордости? Нет. Гнев и гордость были ей чужды. Только долгое время спустя Виле понемногу поняла истинную причину своей горячности. Ее ошеломили слова Бенюса, в которых ей почудилось серьезное, обдуманное обвинение. Значит, он так думает про нее! И она испугалась. От страха она просто не нашла слов для оправдания и ударила его. Она хотела доказать свою невиновность, вот и все.
С того дня Бенюс не показывался в Линвартисе. А после начала учебного года он избегал оставаться с Виле наедине. На переменах Бенюс словно не замечал ее, а после уроков шел домой с приятелями Сикорскиса. На его лице, кроме холодного равнодушия, ничего нельзя было прочесть, но Виле казалось, что Бенюс обижен, и из-за этого она страдала еще больше.
А на самом деле Бенюс жалел о том, что произошло. «Правда, я на нее несправедливо напал,—думал он, стараясь победить уязвленное самолюбие. — Так не бить же за это по лицу?.. Нет, она обязана попросить прощения...» Но когда однажды он увидел Виле с Аницетасом, он взволновался не на шутку и решил как можно скорее помириться.
В тот день в гимназии появился первый номер «Юного патриота». Ученики еще до уроков расхватали газету и были удивлены смелым, более того, наглым тоном отпечатанных на гектографе статей. Под заголовком газеты вместо передовой статьи было напечатано стихотворение, призывающее отнять у поляков Вильнюс, несколько злых анекдотов про евреев. а внизу полз рак с головой учителя Габренаса — карикатура Лючвартиса, которую поясняло хлесткое двустишие :
Если и дальше так будем шагать, Каунас нам тоже придется отдать...
Вторая страница начиналась с воинственного призыва : «Вон инородцев и их прихвостней из Литвы!» Дальше следовала злая статья, призывавшая учеников быть сознательными патриотами, жертвовать в фонд оружия, содействовать литовцам-предпринимателям, влиять на родителей, чтобы те не имели дела с торговцами иных наций. По стилю статей нетрудно было узнать ее автора — Сикорскиса.
«Кто любит свою нацию, тот не позволит, чтобы наших братьев обижали инородцы! — восклицал в конце автор статьи.— А кто с этим не согласен — тот враг Литвы, и мы найдем на него управу. Мы наведем порядок в своей гимназии, будьте спокойны. Выродки Стяпулисы, Габренасы и Даумантайте нам не нужны. Остальная часть газеты была заполнена разнообразными сообщениями из жизни гимназии. Номер заканчивался отделом юмора, в котором было напечатано несколько объявлений — непристойных издевок над Аницетасом и членами кружка культуры.
Появление «Юного патриота» ученики встретили по-разному. Одни легкомысленно смеялись над товарищами, другие возмущались, третьи же искренне одобряли новую затею и не скрывали, что восхищаются неизвестными проповедниками новых идей. Разные мнения раскололи гимназию на три группы: друзей «Юного патриота», его врагов и пассивных наблюдателей. Последние составляли громадное большинство, но все равно шум был немалый. На большой перемене с книгами по коридору ходил едва лишь десяток присяжных зубрил. Все остальные выбежали во двор, подальше от учителей, и, собравшись группами, вслух перечитывали те места, которые им пришлись по душе. Площадка гудела от хохота и криков. Кого-то из четвертого класса поймал инспектор Горилла-Сенкус, отобрал газету и погнал в канцелярию. Пытались найти распространителей «Юного патриота», а через них — редактора, но «арестованный» ничего определенного сказать не мог, потому что листок нашел в своей парте, между книг. Когда он вернулся во двор, соклассники встретили «героя» радостными воплями и трижды подкинули в воздух. Они быстро поверили пущенному кем-то слуху, что инспектора навел пятиклассник Фрейтке Кальманас. На другой перемене Гряужинис постарался защитить честь своего класса. Он подкараулил Фрейтке, идущего от буфета с кружкой молока, и дал ему подножку.
Виле видела, как мальчик растянулся на полу, а потом, громко плача, обтирал платком куртку. Девушке было стыдно, словно она сама была виновата. Она хотела сказать классному наставнику, что знает, кто обидел Фрейтке, но не смогла, потому что и Людасу не желала плохого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119