Не скажешь, хорошо? Я тебе парусник подарю и еще сделаю — пароход. Пожалуйста, Бенюкас.
— Ну и страдай, коли дурак, — смилостивился Бенюс.
Шарунас благодарно улыбнулся брату и побежал к стаду, догоняя длинную свою тень, которую опрокинули на клевер лучи заходящего солнца.
А у Бенюса до самого дома стояла перед глазами оборванная несчастная фигурка. «Вечно так не будет... Оно, конечно, надо как-то утешить ребенка... Хороший он мальчик. Вот начну давать уроки, не буду брать из дому, и Шарунас сможет учиться. Бедняга!.. Как его мучают эти Вядягисы! Хорошо мама сказала: бедному человеку всюду плохо. Значит, нельзя оставаться бедным. Надо любой ценой выбиваться наверх, и так выбиться, чтобы не на тебе такие Вядягисы ездили, а ты бы их в упряжку поставил...»
Солнце уже садилось, когда Бенюс вошел во двор. Усадьба была совсем не та, какой он оставил ее после пасхальных каникул. На углах белели новые брусья, прикрепленные к старым столбам и перетянутые между собой толстой проволокой. «Затянули, чтобы стены не разошлись», — подумал Бенюс и в ту же минуту увидел мать. Она шла от гумна с мешком сорной травы на плечах. Руки ее были в земле, лицо огрубело, загорело на солнце, юбка подоткнута так, что открывает колени. Бенюсу показалось, что и мать — не та. Она от души обрадовалась, увидев сына, но не сумела утаить своей озабоченности. Пока мать прибиралась, говорили о пустяках. Да, верно, Антанас срубил несколько деревьев на усадьбе, да разве это важно! Ведь они отремонтировали избу. На следующий год заново покроют крышу соломой и еще лет десять смогут не думать о жилье. А за это время, может, настанут лучшие дни (она с надеждой взглянула на сына) и хоть на старости они заживут полегче. Бенюс в свою очередь похвастался, что будет готовить в гимназию Валентинаса Сикорскиса, но эта новость не произвела на мать должного впечатления. «Ну, как?» — все спрашивал ее взгляд, и оба они чувствовали, как между
ними ширится пропасть, которую никто из них не решается перешагнуть.
В сумерках вернулся с работы отчим. Бенюс встал, Антанас холодно протянул руку и тут же отдернул, будто боялся, чтобы пасынок не поцеловал ее.
— На каникулы, значит...— сказал он таким тоном, словно говорил: «Ага, вернулся все-таки к этому проклятому отчиму...»
— Да вот, кончил...—буркнул Бенюс и взглядом добавил: «Ну, и что ты мне сделаешь?»
Они уселись — один на одном, другой на другом конце стола, — и пока Агне собирала ужин, Бенюс молча глядел в окно. Он ждал, когда отчим выговорит вопрос, который таился в беспокойном взгляде матери, но Антанас вел себя так, будто пасынка вообще не было в избе. Он говорил жене, что господин Си-корскис отдал им на покос канавы, и на зиму они смогут наготовить вдоволь сена, что надо бы купить пару поросят, потому что летом их дешевле прокормить, спрашивал у Агне, кончила ли она полоть огород и сможет ли завтра прореживать свеклу у мельника Сальминиса.
— Ты же купил Бенюкасу часы,—осторожно напомнила Агне, когда все сели есть.
Экономя керосин, не зажигали лампу. Но и в сумерках Бенюс увидел, что лицо у отчима передернулось, словно кто-то схватил его за горло.
— Ему причитается...—быстро добавила мать.— Он лучше всех кончил четыре класса...
— Я раньше купил, пока он еще в барычи не записался, — сухо ответил Антанас. — Подай. В сундуке.
— Не надо! — отозвался Бенюс, чувствуя, что кровь бросилась в лицо.
— Бенюкас...
— Говорил же я, что эти часы для него слишком плохи, — опять словно обухом ударил отчим.
— Антанас...—испуганно прошептала Агне.
— Перестань, — мягко остановил ее муж. — Вздохами делу не поможешь. Я молчал, когда ты его баловала, лучшие куски подкладывала, отдавала последние центы, хоть у нас черного хлеба не хватало. Что ж, ребенок... Вырастет, хоть добрым словом своих кормильцев помянет. А он чем отблагодарил? Ты для него не мать, ты — лошадь, которая продукты возит, а я... — голос у Антанаса сорвался.—Он не постес-
нялся мне на глазах у всех в лицо плюнуть... мальчишка...
— Я сказал то, что думал о вас! — крикнул Бенюс, перестав вдруг сдерживаться. — Вы никогда меня не любили, и я вас не люблю, не могу любить.
— Бенюкас, сынушка...—застонала Агне.
— Вы все попрекаете, что мама меня учиться пускает,— продолжал Бенюс. В это мгновение он вспомнил своих новых друзей — Виле, учителя Мингайлу. Они встали за него стеной, позади которой остался бессильный, раздавленный, жалкий Ронкис. У Бенюса закружилась голова, когда он увидел, как оглуШил Ронкиса его отпор. — Да, меня мама пускает учиться, потому что я ее сын. И если я кого обидел, то ее обидел, свою мать, а не вас.
— Сынушка, сынушка...—Агне схватилась за голову и упала грудью на стол.—И зачем я заговорила, господи, зачем заговорила...
Антанас нагнулся над миской, ложка прыгала у него в руке, и он никак не мог зачерпнуть супу.
— Не думал я, что мальчишка так далеко зайдет,— наконец сказал он прерывающимся голосом. — Другой за весь век тому не научится, чему он за три года. Оклеветать друзей, стакнуться с барскими сынками, вместо спасибо сунуть человеку кукиш под нос... Далеко пойдет! Только боюсь, кабы вся его наука даром не пропала. Чего доброго, поднимет жизнь палец и скажет: «Эй ты там, не той дорогой идешь! Вернись назад!» И придется вернуться. Все сызнова начать. Почиститься, смыть с совести всю эту грязь...
— В большей грязи нельзя жить, чем вы живете.— отрезал Бенюс, сам удивляясь своей смелости.—Благодаря маме я выбрался на поверхность. Не нравится вам, что я хочу стать человеком, завидно, хотели бы меня, как Шарунаса, кровопийцам продать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119