Но мотылька поймать нелегко. Он дрожит в воздухе, трепеща разноцветными крылышками, манит дальше, на луг, и они толкаются, спорят — кто ловчее, кому достанется красавица-бабочка — и не чувствуют, как сплетаются их руки. Взгляды встречаются, щеки краснеют, руки отпускают одна другую, а бабочка в это время скрывается в пестром ковре цветов. Молча срывают они цветы, словно бы огорчаясь, что не поймали бабочку, возвращаются к своим сундучкам... И снова идут. Впереди — холм. С холма как на ладони видна деревня Линвартис. За Линвартисом — Жалюнай, дальше Бержинин-
кай и, наконец, Рикантай. Почему Римгайлы не могли поселиться в Рикантай?..
Бенюс смотрел на Виле, которая, согнувшись у края канавы, вытаскивала из ноги колючку, и горевал, что вскоре им придется расстаться. Два месяца... Нет, больше — до начала учебного года целых семьдесят три дня. Семьдесят три! На прощание надо было поговорить как-то особенно, — ведь они теперь не будут видеться каждый день. Но о чем? Разве он не сказал ей самое главное? Да, хотя... не все... Виле не знает, что вчера говорил ему Мингайла. А может, Мингайла и Виле сказал то же самое?.. Может, все скауты должны вот так... Потому что их долг бороться с врагами родины? Как бы там ни было, Бенюс чувствует —этого говорить Виле не стоит. Не потому, что учитель просил не болтать, — просто так, потому что ему самому очень неприятна эта тайна.
— Мы попадем в хорошее время,— сказала Виле,— Дневной отдых уже кончился, но родители еще не ушли в поле. Ты любишь молоко с клубникой?
— Моя мама тоже разводит клубнику, — рассеянно ответил Бенюс. — Прошлое воскресенье принесла несколько ягод. Только они еще совсем зеленые.
— У нас ранняя, — похвасталась Виле. — Жаль, папа еще не успел выбрать мед. Но я попрошу из моего улья отрезать кусок сота.
— У тебя есть свой улей? — удивился Бенюс.
— У нас у всех по улью. — Чем ближе к дому, тем разговорчивей становилась Виле. — Папа нарочно поделил. Он верит, что пчелы приносят счастье.
— А ты? — спросил Бенюс.
— Я? Нет. Пчелы — полезные насекомые. Вот и все. У папы очень интересные приметы. Раньше у нас было шесть ульев. Когда брат прошлой осенью умер от дифтерита, пчелиный рой в его улье погиб. Папа говорит, что пчелы вымерли с горя, знали, что Пятрукас вырос бы хорошим человеком. А плохого человека они не жалеют и уходят из улья еще при его жизни.
— А твой отец добрый? Виле повертела головой.
— Он любит нас,— сказала она задумчиво.— Только разве может человек быть добрым для всех? В прошлом году мы работали исполу в большом хо-
зяйстве, нанимали девку с батрачонком, — так они до самого рождества ворчали, чго папа рано поднимает, долго не дает ложиться, погано кормит, плохо одевает. А в этом году у нас пастух и девочка, они тоже недовольны. Нет, батраки его не любят.
— Всем не угодишь, — согласился Бенюс.
— Батраки хотели бы, чтоб с ними поровну делились, но что тогда останется хозяину? — оправдывала Виле отца.— В позапрошлом году у нас пала корова, в прошлом — лошадь, в этом от краснухи подохли все свиньи. Каждый год какая-нибудь беда. А батраку — что? Поработал до рождества, деньги взял и — к другому хозяину.
Продолжая болтать, они подошли к деревне Лин-вартис. Жилой дом Поцюсов, одну половину которого — горницу — теперь занимала семья Римгайлы, стоял боком к улице. Вдоль дома тянулся хмельник, а за ним большой, запущенный сад. По другой стороне дороги беспорядочно разбрелись хозяйственные постройки — каменные хлева, амбар, большое бревенчатое гумно с овином, а у гумна сеновал из решетин, обмазанных глиной,—всё крытое соломой, покосившееся, обросшее мохом.
Несколько лет назад в этой усадьбе произошла трагедия, о которой говорила вся волость. Газеты по-разному объясняли ее: одни обвиняли старого Поцюса, что тот неправильно поделил наследство, другие осуждали старшего сына, Юстинаса, который, пустив по ветру свою долю, требовал, чтобы на него записали хозяйство. Но хозяйство уже было записано на брата Габриелюса, и отец отказался менять свое решение. Тогда Юстинас ночью зарубил топором спящих родителей, брата Габриелюса с женой и их трехлетнего ребенка. Из всей семьи остался в живых только младший брат Йонас, которому удалось выскочить в окно. Но удар в плечо искалечил его на всю жизнь. Он ходит какой-то перекошенный, не может делать тяжелую работу. Юстинас в тюрьме сошел с ума и вскоре умер, поэтому Йонасу досталось все наследство. Прошлой зимой он женился на дочери бобыля, потому что ни одна девушка с приданым не решилась выйти за брата убийцы да еще калеку.
— Видите, дети, к чему приводит жадность, — сказала Римгайлене, когда они, лакомясь медом, вспоминали эту страшную историю.
— А вы не боитесь тут жить? — спросил Бенюс.
— Правду сказать, поначалу страшновато было,— призналась Римгайлене. — Всё гробы снились, чудилось, что ребенок плачет на чердаке. Но ксендз научил заказать службу по несчастным, и с той поры тихо стало.
— Чепуха, — сказал Римгайла. — Кабы не знала, что тут пятерых топором зарубили, ничего бы тебе не казалось. За тысячи лет столько людей умерло, вся земля сплошь усеяна костями, а почему привидения только на кладбищах или в таких вот неладных местах?
«Он — умный», — подумал Бенюс. Но Римгайлене ему тоже нравилась. Он чувствовал себя, как у старых знакомых, которые радуются, что могут достойно принять гостя. Ему накладывали на тарелку меду, угощали, спрашивали, как живут у него дома, просили приходить еще раз, а когда Виле проговорилась, что получила переэкзаменовку, Римгайла только на минуту наморщил лоб и, покрутив длинные рыжие усы, сказал полушутя:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119