ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
«Зачем же нужно было,— думала она,— вызволять протопопа из ссылки сибирской, чтобы тут же отправить его в другую? Неужели милосердие царя лживо и им руководит не сила добра и разума, а лишь веление власти? Но тогда — от Бога ли царю такая власть?»
Мысли были преступны и богохульны, но она не противилась нахлынувшему вдруг исступлению. Потеря духовного отца была для нее тяжелее смерти Глеба Ивановича, с уходом Аввакума нечем стало обороняться от Антихристовых наваждений. Она спала с лица, но крепла духовно, становясь в чем-то иной. Ясно было одно — отныне она должна служить истинной вере.
И, словно подслушав ее мысли, нежданно появилась в доме старица Меланья. Она пришла как странница, не называя себя, попросилась в покои и открылась лишь в светелке, отвесив боярыне низкий поклон.
— Рада видеть тебя в здравии, Федосья Прокопьевна,— потупя взгляд, молвила Меланья.— Наказал навестить тебя святой отец наш Аввакум...
Лицо у старицы было строгое, глаза темные, немигающие, как на иконе, стерегущие каждое движение, губы неулыбчивые и бледные, сжаты в ниточку. Боярыня кинулась навстречу, схватила ее сухие и горячие руки.
— Спаси тя Христос, мати моя, голубушка!.. Уж не чаяла, что весточки от него дождусь... Что с ним? Мучают его слуги дьявола?
— Отец наш жив и во здравии. Бог бережет его...
Она присела на лавку, поправила черный монашеский плат, точно крыша нависший над гладким, без единой морщинки лбом.
— Дух его никакому слуге дьяволову не сломить... А завет его такой: не поддаваться Антихристу, стоять на старой вере, не отступать ни словом, ни помыслом, даже если смерть дохнет хладом... А станут пытать и жечь — все одно из каждой зол инки сожженной из растет тьма верующих... Так он заповедует...
— Верую и молюсь за него,— как клятву проговорила боярыня.— А за Христа небесного и смерть принять готова!
— Правду речешь,— кивала Меланья.— Река забвения не страшна. Грех и неправедность страшнее.
Голос старицы без надлома и хрипотцы звучал как натянутая струна, а когда она поднимала на боярыню глаза и распахивала длинные ресницы, взгляд ее до дна пронзал душу, рождая желание исповедоваться и повиноваться.
— Юродивого Федьку, сына его духовного, сволокли в избу пыточную и, слух был, придушили там,— голос Меланьи дышал угрозой.— Псы цепные! Будет и им суд скорый, не уйдут, не спрячутся... Кто руку на юродивого положил, тот и сам смерть примет...
На Федосью Прокопьевну будто повеяло жарким ветром, по рукам и ногам ее загулял озноб, и она снова не ведала, что то было: страх за себя или страдающего на Мезене протопопа. В ту минуту, почувствовав, какая сила таится в старице, буднично неприметной и потому неуловимой и грозной, боярыня поняла, что Меланья держит в своих руках многие оборванные нити, а память ее ведет неумолимый счет всем невинным жертвам за веру, и пожелай она кого наказать, тут же найдутся люди, готовые исполнить любой ее наказ.
— Нельзя ли мне повидать святого мученика?— спросила боярыня.
— Жди свой срок,— помолчав, изрекла Меланья.— Скоро вселенские патриархи будут на Москве, чтобы вершить суд над отступником Никоном... Значит, быть здесь и отцу нашему духовному вскорости.
— Чем и отблагодарить тебя, мати моя,— потерянно бормотала Федосья Прокопьевна, сняла с шеи нитку скамного жемчуга и протянула старице.— Вот возьми на помощь сирым и немощным.
— Бог не забудет твою доброту, боярыня, свет мой,— Меланья поклонилась в пояс, перекрестилась двуперстно и стала читать молитву, беззвучно шевеля бескровными губами, перебирая кожаные лепестки лестовки.
Она так же бесшумно удалилась, как и вошла. Боярыня могла бы поверить, что Меланья привиделась ей в светлом сне. Больше года не было от нее никаких вестей, но однажды она узнала от дяди Ртищева, что гуляет по городам и весям какая-то старица, смута от нее большая, а поймать ее нету возможности,— стоит напасть на след, как она будто проваливается сквозь землю. Тот же дядя позже обронил ненароком, что вселенские патриархи уже в Москве, их встретили с великой пышностью и торжеством — поезд тянулся чуть ли
не через весь город, без малого пятьсот лошадей везли корма, слуг, всякую утварь и одежду. Царь сам вышел к возку патриархов, снял шапку, опустился долу и стоял так, дожидаясь их благословения... Отдохнут патриархи денек-другой после тяжкой и долгой дороги и призовут первым патриарха Никона решать его судьбу. Никон мечется в монастыре, аки зверь в клетке, злобен до крайности, но отступа назад не будет, не для того патриархи тащились чуть ли не на другой конец света, чтобы царь прощал ему все наветы и обиды. Посылал государь именитых людей и к протопопу Аввакуму, стараясь склонить его на свою сторону, но уломать упрямца не удавалось. И протопопа перевезли в Пафнутьев монастырь, оттуда брали его на один день в Крестовую, что в Чудове, и там расстригли, чтобы, лишившись сана, не задирался перед вселенскими. «И как Бог терпит то душегубство?»— бледнея, подумала Федосья Прокопьевна. Дядя зыркнул на нее сердитыми, выцветшими от старости глазами, словно чуя ее скрытое несогласие: «Ох, доведешь ты нас, Федосья, до дыбы!»
Старик ушел, она опустилась на широкую скамью, сидела недвижно, молясь про себя...
В тот же вечер, в сумерки, в ворота постучалась странница в ветхой одежонке, в надвинутом на глаза черном плате и кротко приказала вести ее к боярыне. Федосья Прокопьевна вскрикнула и зажала рот ладонью, угадав в нищенке неуловимую Меланью.
— Собирайся, раба Божья,— тихо сказала старица.— Накинь одежонку, что поплоше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203
Мысли были преступны и богохульны, но она не противилась нахлынувшему вдруг исступлению. Потеря духовного отца была для нее тяжелее смерти Глеба Ивановича, с уходом Аввакума нечем стало обороняться от Антихристовых наваждений. Она спала с лица, но крепла духовно, становясь в чем-то иной. Ясно было одно — отныне она должна служить истинной вере.
И, словно подслушав ее мысли, нежданно появилась в доме старица Меланья. Она пришла как странница, не называя себя, попросилась в покои и открылась лишь в светелке, отвесив боярыне низкий поклон.
— Рада видеть тебя в здравии, Федосья Прокопьевна,— потупя взгляд, молвила Меланья.— Наказал навестить тебя святой отец наш Аввакум...
Лицо у старицы было строгое, глаза темные, немигающие, как на иконе, стерегущие каждое движение, губы неулыбчивые и бледные, сжаты в ниточку. Боярыня кинулась навстречу, схватила ее сухие и горячие руки.
— Спаси тя Христос, мати моя, голубушка!.. Уж не чаяла, что весточки от него дождусь... Что с ним? Мучают его слуги дьявола?
— Отец наш жив и во здравии. Бог бережет его...
Она присела на лавку, поправила черный монашеский плат, точно крыша нависший над гладким, без единой морщинки лбом.
— Дух его никакому слуге дьяволову не сломить... А завет его такой: не поддаваться Антихристу, стоять на старой вере, не отступать ни словом, ни помыслом, даже если смерть дохнет хладом... А станут пытать и жечь — все одно из каждой зол инки сожженной из растет тьма верующих... Так он заповедует...
— Верую и молюсь за него,— как клятву проговорила боярыня.— А за Христа небесного и смерть принять готова!
— Правду речешь,— кивала Меланья.— Река забвения не страшна. Грех и неправедность страшнее.
Голос старицы без надлома и хрипотцы звучал как натянутая струна, а когда она поднимала на боярыню глаза и распахивала длинные ресницы, взгляд ее до дна пронзал душу, рождая желание исповедоваться и повиноваться.
— Юродивого Федьку, сына его духовного, сволокли в избу пыточную и, слух был, придушили там,— голос Меланьи дышал угрозой.— Псы цепные! Будет и им суд скорый, не уйдут, не спрячутся... Кто руку на юродивого положил, тот и сам смерть примет...
На Федосью Прокопьевну будто повеяло жарким ветром, по рукам и ногам ее загулял озноб, и она снова не ведала, что то было: страх за себя или страдающего на Мезене протопопа. В ту минуту, почувствовав, какая сила таится в старице, буднично неприметной и потому неуловимой и грозной, боярыня поняла, что Меланья держит в своих руках многие оборванные нити, а память ее ведет неумолимый счет всем невинным жертвам за веру, и пожелай она кого наказать, тут же найдутся люди, готовые исполнить любой ее наказ.
— Нельзя ли мне повидать святого мученика?— спросила боярыня.
— Жди свой срок,— помолчав, изрекла Меланья.— Скоро вселенские патриархи будут на Москве, чтобы вершить суд над отступником Никоном... Значит, быть здесь и отцу нашему духовному вскорости.
— Чем и отблагодарить тебя, мати моя,— потерянно бормотала Федосья Прокопьевна, сняла с шеи нитку скамного жемчуга и протянула старице.— Вот возьми на помощь сирым и немощным.
— Бог не забудет твою доброту, боярыня, свет мой,— Меланья поклонилась в пояс, перекрестилась двуперстно и стала читать молитву, беззвучно шевеля бескровными губами, перебирая кожаные лепестки лестовки.
Она так же бесшумно удалилась, как и вошла. Боярыня могла бы поверить, что Меланья привиделась ей в светлом сне. Больше года не было от нее никаких вестей, но однажды она узнала от дяди Ртищева, что гуляет по городам и весям какая-то старица, смута от нее большая, а поймать ее нету возможности,— стоит напасть на след, как она будто проваливается сквозь землю. Тот же дядя позже обронил ненароком, что вселенские патриархи уже в Москве, их встретили с великой пышностью и торжеством — поезд тянулся чуть ли
не через весь город, без малого пятьсот лошадей везли корма, слуг, всякую утварь и одежду. Царь сам вышел к возку патриархов, снял шапку, опустился долу и стоял так, дожидаясь их благословения... Отдохнут патриархи денек-другой после тяжкой и долгой дороги и призовут первым патриарха Никона решать его судьбу. Никон мечется в монастыре, аки зверь в клетке, злобен до крайности, но отступа назад не будет, не для того патриархи тащились чуть ли не на другой конец света, чтобы царь прощал ему все наветы и обиды. Посылал государь именитых людей и к протопопу Аввакуму, стараясь склонить его на свою сторону, но уломать упрямца не удавалось. И протопопа перевезли в Пафнутьев монастырь, оттуда брали его на один день в Крестовую, что в Чудове, и там расстригли, чтобы, лишившись сана, не задирался перед вселенскими. «И как Бог терпит то душегубство?»— бледнея, подумала Федосья Прокопьевна. Дядя зыркнул на нее сердитыми, выцветшими от старости глазами, словно чуя ее скрытое несогласие: «Ох, доведешь ты нас, Федосья, до дыбы!»
Старик ушел, она опустилась на широкую скамью, сидела недвижно, молясь про себя...
В тот же вечер, в сумерки, в ворота постучалась странница в ветхой одежонке, в надвинутом на глаза черном плате и кротко приказала вести ее к боярыне. Федосья Прокопьевна вскрикнула и зажала рот ладонью, угадав в нищенке неуловимую Меланью.
— Собирайся, раба Божья,— тихо сказала старица.— Накинь одежонку, что поплоше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203