Тогда он свесил руку с кровати, нащупывая горлышко бутылки, чтобы метнуть ее в сына, но фигура Алексея стала меркнуть, и лишь один попугай, снова очутившийся на его плече, вспыхнул в темноте желтым, зеленым и погас... Петр поднес бутылку к губам, сделал глоток-другой, всплывая из омутного сна и понимая, что вел этот изнуривший разговор не наяву. Боли возвратились, режущие и огневые внизу живота, они словно вязали в узлы кишки. Глядя на горящие свечи
в шандалах, освещавшие походную церковь с иконостасом, которую недавно приказал установить у кровати, он увидел сквозь туман потерянные лица денщиков, доктора, духовного пастыря, на груди которого сверкал золотой крест. Лицо иерея проступило яснее, затем он услышал голос доктора: «Сейчас, ваше величество, вам станет полегче... Отведем мочу и вы примете причастие...» Кто-то протянул руку и вытер мягким полотенцем пот со лба, и на него как бы повеяло легкой прохладой... «Где граф?»— сипло выдавил он. Толстой встал около кресла, на бледном лице его застыло напряженно-тоскливое выражение. Он махнул пухлой рукой, и все суетившиеся у кровати мгновенно удалились... «Дай трубку,— попросил Петр.— Они прячут ее от меня». «Она лежит возле вас, ваше величество.— Толстой протянул трубку.— А не заругают меня доктора, что я дозволяю вам затянуться?» «Нашел кого бояться!— Петр скривил губы.— Подай свечу!» Толстой поднес свечу к трубке, Петр сделал несколько вдохов и выдохов, и голова его прояснилась. «Напиши и объяви указ,— окрепшим голосом приказал Петр.—Освободить от каторги всех преступников, опричь смертоубийц и тех, кто судим за разбой... Простить тех дворян, что не явились к смотру в назначенные сроки...» Отпустив Толстого, он позвал духовного пастыря, исповедался, причастился, поел жидкую кашицу, принесенную денщиком, пожевал куриную ножку, принял все предписанные лекарства и обессилел... Не прошло и получаса, как боль снова начала рвать внутренности, и он закричал. И сразу зазвучали вокруг чужие голоса, замельтешили перед глазами разноцветные лохмотья, потом они стали стушевываться, и, вынырнув из мрака забытья, он закусил угол подушки, сжался в комок. Боли, вгрызаясь все глубже, палили огнем, и случались мгновения, когда он замирал, переставал дышать, ожидая момент расставания с жизнью: что-то натянется внутри до предела, лопнет, и он окажется за неведомой гранью, где останется жить только один его дух. Краешком сознания он понимал, что боли говорят о его силе, о том, что он пребывает в смертельной схватке с небытием, и радовался боли потому, что она возвращала к жизни, к смутной надежде на то, что мысль и дыхание еще спасут его.
Боль пошла на убыль,— доктор пустил кровь, сделал какой-то прокол, даже не спрашивая его согласия.
«А почему я не прочитал слова Иова Алексею, когда его странствующая душа витала в моем сне?— укорил он себя.— Ведь не зря сын посетил меня, утверждал свою правоту, простил мне мои прегрешения? Да, да, то был знак Господен, а я прогнал его, озаренного всепрощением и желанием облегчить мои муки... Чего же взыскует моя душа? А может, и сына тронул бы вопль Иова, когда на его жалобы отвечал Виллад Савзияниьл «Да, свет у беззаконного потухнет, и не останется искры от огня его... Померкнет свет в шатре его, и светильник его угаснет над ним... Сократятся шаги могущества его и низложит его собственный замысел... Снизу подсохнут корни его, и сверху увянут ветви его. Память о нем исчезнет с лица земли, и имени его не будет на площади. Изгонят его из света во тьму и сотрут его с лица земли. Ни сына его, ни внука не будет в народе его и никого не останется в жилищах его. О дне его ужаснутся потомки, и современники будут объяты трепетом. Таковы жилища беззаконного и таково место того, кто не знает Бога...»
Слова эти, пришедшие на память, шевельнули влажные волосы на его голове, он начал легко дышать, и его вдруг посетила удивительная ясность мысли. Боль оборвалась, точно побежденная болезнь покорно отошла. Поманив пальцем денщика, Петр велел принести аспидную доску и грифель...
Но раньше чем денщик успел заложить ему за спину подушку, подтянуть непослушные ноги и устроить на полусогнутых коленях аспидную доску, спальня наполнилась вельможами и царедворцами. Ему захотелось прогнать всех вон, но они робко окружили кровать, боясь подойти ближе, следили за каждым его жестом, и он решил — пусть все будут свидетелями, пусть глядят, как он станет вершить судьбу государства и судьбу каждого из них. За спину старого Апраксина стыдливо прятался князь Меншиков, страшась попасть на глаза государю, рядом стояли канцлер Головкин, Долгорукий, кабинет-секретарь. Одна лишь Екатерина пряталась в тень и томилась в углу. Зачем-то затесался в эту шайку и граф Толстой. Неужто пошел на сговор с ними и слезы его давеча были лицемерны и притворны?
Пока Петр прилаживался, зажав скрюченными пальцами грифель, стояла тишина, казалось, в спальне притаился и только сипло дышит огромный зверь.
От того ли, что Петр торопился, от того ли, что схватила судорога, но рука его предательски тряслась, и грифель стучал о доску, как дятел в пустотелое дерево. Но Петр совладал с рукой, унял дрожь и, прищурясь, вывел размашистым почерком первые слова: «Отдайте все...» И тут словно кто-то сильно толкнул его в плечо и он чуть не выпустил грифель из цепких пальцев: рука больше ему не повиновалась. Однако он не подал и вида, что рука повисла, как плеть, и, облизав пересохшие губы, внятно приказал:
— Позовите Анну...
Дочь вынырнула из-под чужого плеча, растрепанная и заплаканная, посмотрела на него с мольбой и испугом, студенисто дрожавшие на глазах слезы перелились через веки и оставили на щеках две мокрые полоски.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203