ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Разве не беда, а вина была в том, что ее захватил в плен забулдыжный русский солдат, мял ее, когда хотел, а то и поколачивал, пьяный, для острастки; что у солдата ее отнял драгунский офицер и успел насладиться вдоволь ее безропотным и неотзывчивым телом — в ту пору она ведала только страх, хотела выжить, готовая к любым унижениям и побоям. Потом ее приметил фельдмаршал старик Шереметев, определил к себе в «прачки», обращался с нею учтиво и ласково, но у известного вояки ее выглядел глазастый князь Меншиков и, пренебрегая слезливыми упреками и бранью фельдмаршала, увез в свой дом. Однако и в этой удобной и безопасной клетке ей не пришлось сидеть долго, потому что однажды она попалась на глаза государю, и ее судьба была
решена навсегда. Став любовницей, а затем женой царя, она не расставалась с ним, деля часто все неудобства походов, ревниво терпя других женщин. За Петром выстраивалась вереница поклонниц, и многим он не отказывал в любви и милости — Матрена Бланк, Авдотья Чернышева, Анна Крамер, княгиня Кантемир, Марья Гамильтон, взошедшая позже на плаху, не считая уж кратковременных, случайных связей, когда царь не брезговал иноземными кухарками или ближними ее фрейлинами.
С годами она научилась ловко и искусно отваживать любовниц царя, под разными предлогами отказывая им в службе при дворе или неприметно пороча их в его глазах. Иной раз она шла и на жестокие меры, как, например, с княгиней Кантемир, пожелавшей одарить царя наследником. К счастью, княгиня ненароком оступилась в том месте, где ей уготовано было оступиться, и все кончилось нечаянным выкидышем.
— Ты же знаешь, Питер, что я родилась снова, как встретила тебя, и ты повел меня за собой, чтобы я стала зрячей,— она выговорила это на одном дыхании, давая понять, что не принимает его упрек всерьез, что снесет от него любые обиды.— Я, как твоя походная лошадь, никогда не жаловалась, что мне тяжко... Я родила тебе десять детей и давно забыла, какой была раньше...
— Оставь исповедь, матушка.— Он участливо наклонился и провел шершавой ладонью по ее лбу.— К слову пришлось — выкинь из головы...
— Аяьев сердцах на тебя, Питер,— голос ее звучал умиротворенно и нежно.— Когда ты рядом со мной, я забываю, что я старуха... Ты делаешь меня молодой и желанной.
— Не притворствуй, матушка!— шутливо отмахнулся Петр.— Какая ты старуха! В танцах порхаешь, как птичка, и меня, старика, держишь на крепкой привязи, я уж и по сторонам перестал глядеть, все на тебя — такая ты красивая и ладная. Гляди, как бы мне самому не получить отставку...
— До отставки не дойдет! А если почаще будешь навещать свою Катеринушку,— перенимая его веселый тон, отвечала царица,— то я, может, наберусь сил и еще порадую тебя наследником.
— Ты о чем, Катеринушка, свет мой?— У него вдруг пересохло горло и широко распахнулись глаза.
— Видно, я опять тяжела, государь,--- голос ее дрогнул, сквозь ресницы сверкнули бисеринки слез, но она чуть вскинула голову, и бисеринки растаяли и погасли.
— Радость-то какая!—Он порывисто обнял ее, подышал горячо в открытую шею.— Прости за вздорные слова... Язык говорил, а не разум... Радость-то какая!.. И впрямь, когда постараешься, толк бывает... Вот тебе и старушка!.. Ах как ты утеплила мое сердце, Катеринушка!
Он наклонился ниже и поцеловал ее пахучую пухлую руку в дорогих перстнях, и она, готовая заплакать, устояла перед искушением, боясь расплескать то светлое, что рвалось сейчас из груди. Она забыла, когда видела на лице Петра выражение такой открытой радости, почти торжества, и была благодарна ему за нежность и слабость, так она отвыкла от проявления его внешних чувств.
— Позови царевен к столу,— сказал Петр, выпрямляясь и блестя повлажневшими, навыкате, глазами.— И герцога пригласи, пусть привыкает к нашим обычаям, ведь скоро родней станет.
Он отослал бы сейчас и канцлера, и лейб-медика, чтоб насладиться нежданной вестью в семейном кругу, но менять намеченное было поздно, тем более, что не о гостеванье он думал, когда звал к себе и канцлера, и доктора. Впрочем, не так уж хлопотно повидаться с двумя приглашенными, не натаскивая на шо привычную маску. Сегодня можно позволить себе и большее.
— А не забыл ли ты, батюшка?— спросила Екатерина.— Ведь мы званы на свадьбу. Сам старик Трубецкой женится на молоденькой Головиной.
— Кому нужно оказать честь и милость, о том всегда помню!— Петр кивнул и добавил:— Иди, поторапливай всех...
Он оглянулся на высокое овальное зеркало, вмурованное в голубой простенок, взял с подоконника трость и трубку и твердыми шагами направился в столовую, распахивая створки дверей носком сапога. Когда последняя створка раскрылась, сидевшие в креслах канцлер и лейб-медик вскочили и, как по команде, низко склонили напудренные парики. Канцлер, рослый и здоровый на вид, был одет в темно-зеленый камзол с кружевным жабо на груди. До лоска выбритое, слегка вытянутое лицо его с крупными чертами обрамлялось до
плеч светло-русыми локонами парика, на левой стороне груди мерцали в орденах дорогие каменья. Лейб-медик, как и полагалось ученому человеку, оделся в светлый сюртук и такого же цвета панталоны, держался с чисто немецкой чопорностью, переходившей порой в спесь. Сухощавое лицо его с узкими, твердо сжатыми губами хранило печать замкнутого достоинства знавшего себе цену человека.
Петр жестом пригласил их к столу и первым сел, закладывая за воротник конец белоснежной салфетки, которой пользовался лишь принимая гостей. Он не взялся ни за нож, ни за вилку, даже не потянулся к бутылке вина, пока в столовой, не появились старшая дочь Анна с герцогом Гольштинским, наряженным изысканно и богато, точно на бал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203
решена навсегда. Став любовницей, а затем женой царя, она не расставалась с ним, деля часто все неудобства походов, ревниво терпя других женщин. За Петром выстраивалась вереница поклонниц, и многим он не отказывал в любви и милости — Матрена Бланк, Авдотья Чернышева, Анна Крамер, княгиня Кантемир, Марья Гамильтон, взошедшая позже на плаху, не считая уж кратковременных, случайных связей, когда царь не брезговал иноземными кухарками или ближними ее фрейлинами.
С годами она научилась ловко и искусно отваживать любовниц царя, под разными предлогами отказывая им в службе при дворе или неприметно пороча их в его глазах. Иной раз она шла и на жестокие меры, как, например, с княгиней Кантемир, пожелавшей одарить царя наследником. К счастью, княгиня ненароком оступилась в том месте, где ей уготовано было оступиться, и все кончилось нечаянным выкидышем.
— Ты же знаешь, Питер, что я родилась снова, как встретила тебя, и ты повел меня за собой, чтобы я стала зрячей,— она выговорила это на одном дыхании, давая понять, что не принимает его упрек всерьез, что снесет от него любые обиды.— Я, как твоя походная лошадь, никогда не жаловалась, что мне тяжко... Я родила тебе десять детей и давно забыла, какой была раньше...
— Оставь исповедь, матушка.— Он участливо наклонился и провел шершавой ладонью по ее лбу.— К слову пришлось — выкинь из головы...
— Аяьев сердцах на тебя, Питер,— голос ее звучал умиротворенно и нежно.— Когда ты рядом со мной, я забываю, что я старуха... Ты делаешь меня молодой и желанной.
— Не притворствуй, матушка!— шутливо отмахнулся Петр.— Какая ты старуха! В танцах порхаешь, как птичка, и меня, старика, держишь на крепкой привязи, я уж и по сторонам перестал глядеть, все на тебя — такая ты красивая и ладная. Гляди, как бы мне самому не получить отставку...
— До отставки не дойдет! А если почаще будешь навещать свою Катеринушку,— перенимая его веселый тон, отвечала царица,— то я, может, наберусь сил и еще порадую тебя наследником.
— Ты о чем, Катеринушка, свет мой?— У него вдруг пересохло горло и широко распахнулись глаза.
— Видно, я опять тяжела, государь,--- голос ее дрогнул, сквозь ресницы сверкнули бисеринки слез, но она чуть вскинула голову, и бисеринки растаяли и погасли.
— Радость-то какая!—Он порывисто обнял ее, подышал горячо в открытую шею.— Прости за вздорные слова... Язык говорил, а не разум... Радость-то какая!.. И впрямь, когда постараешься, толк бывает... Вот тебе и старушка!.. Ах как ты утеплила мое сердце, Катеринушка!
Он наклонился ниже и поцеловал ее пахучую пухлую руку в дорогих перстнях, и она, готовая заплакать, устояла перед искушением, боясь расплескать то светлое, что рвалось сейчас из груди. Она забыла, когда видела на лице Петра выражение такой открытой радости, почти торжества, и была благодарна ему за нежность и слабость, так она отвыкла от проявления его внешних чувств.
— Позови царевен к столу,— сказал Петр, выпрямляясь и блестя повлажневшими, навыкате, глазами.— И герцога пригласи, пусть привыкает к нашим обычаям, ведь скоро родней станет.
Он отослал бы сейчас и канцлера, и лейб-медика, чтоб насладиться нежданной вестью в семейном кругу, но менять намеченное было поздно, тем более, что не о гостеванье он думал, когда звал к себе и канцлера, и доктора. Впрочем, не так уж хлопотно повидаться с двумя приглашенными, не натаскивая на шо привычную маску. Сегодня можно позволить себе и большее.
— А не забыл ли ты, батюшка?— спросила Екатерина.— Ведь мы званы на свадьбу. Сам старик Трубецкой женится на молоденькой Головиной.
— Кому нужно оказать честь и милость, о том всегда помню!— Петр кивнул и добавил:— Иди, поторапливай всех...
Он оглянулся на высокое овальное зеркало, вмурованное в голубой простенок, взял с подоконника трость и трубку и твердыми шагами направился в столовую, распахивая створки дверей носком сапога. Когда последняя створка раскрылась, сидевшие в креслах канцлер и лейб-медик вскочили и, как по команде, низко склонили напудренные парики. Канцлер, рослый и здоровый на вид, был одет в темно-зеленый камзол с кружевным жабо на груди. До лоска выбритое, слегка вытянутое лицо его с крупными чертами обрамлялось до
плеч светло-русыми локонами парика, на левой стороне груди мерцали в орденах дорогие каменья. Лейб-медик, как и полагалось ученому человеку, оделся в светлый сюртук и такого же цвета панталоны, держался с чисто немецкой чопорностью, переходившей порой в спесь. Сухощавое лицо его с узкими, твердо сжатыми губами хранило печать замкнутого достоинства знавшего себе цену человека.
Петр жестом пригласил их к столу и первым сел, закладывая за воротник конец белоснежной салфетки, которой пользовался лишь принимая гостей. Он не взялся ни за нож, ни за вилку, даже не потянулся к бутылке вина, пока в столовой, не появились старшая дочь Анна с герцогом Гольштинским, наряженным изысканно и богато, точно на бал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203