.. Все покорно сносили ее издевки, точно смирились со своей участью, а может быть, даже нуждались в постоянном понукании, потому что старуха приучила их так жить. Без ее разрешения никто не садился за стол, она начинала креститься — все выстраивались за ее спиной и тоже крестились, она первая тянулась к чашке с горячими щами, а если кто ненароком опережал ее, то получал затрещину ложкой по лбу. Внешне немощная, она хлестала наотмашь так, что на лбу вспухала красная шишка, и однажды схлопотав ее удар до колючих искр и слез в глазах, я уже больше никогда не пытался зачерпывать ложкой раньше старших, ждал, когда она сама поднесет ложку ко рту, показывая сгнившие остатки зубов, каркнет, что щи недосолены или пересолены, метнет коршунячий злой взгляд на маму... По вечерам, когда ранние сумерки вползали во двор, старуха опускалась на колени, клала перед собой квадратный тряпичный, похожий на тощую подушечку, подрушник, брала в руки лестовку — нашитые на ленточку кусочки кожи, и перебирая их, как четки, молилась истово, что- то со свистом вышептывая сквозь тонкие бескровные губы. Однако пребывала в молитвенном настроении недолго, потому что тут же вспоминала, о чем еще не успела приказать невестке или дочери, чаще всего повторяя слово «ярю», что означало «я говорю»: «Машка- а! Ярю — бараны, поди, по двору бегают, а вы, туды вашу мать, и рылом не ведете?.. Ох, Господи, прости меня, грешную!»— и снова начинала что-то выборматывать, точно в забытьи, но скоро опять выпрямлялась, орала на всю избу: «Вы что, лахудры, забыли лошадям корм задать? Чтоб вы подохли, окаянные! Что мне — взашей вас толкать, бестолковых?.. Ох, Господи, опять я согрешила с этими непрокими...»
Она не замечала, что ее матерщину слушают малые дети, забравшиеся на полати, со страхом глядевшие оттуда на бившую земные поклоны бабку. Безучастный ко всему, тихо сидел на лавке старик, ее муж, старуха давно скрутила его волю и характер, командовала в доме одна, ни с кем не советуясь. И злобствовала она не потому, что боялась упущений по хозяйству, а по въедливой и ужасной привычке подчинять своей воле всех в семье, доставшейся ей в наследство от такой же
изуверки-старообрядки, под началом которой прошло ее детство или юность... И хотя в хозяйстве ее были и корова и лошадь, мы не вылезали из нужды, перебивались с хлеба на квас. Ходили все в каком-то тряпье, обносках, в чиненом-перечиненом, на одних заплатках. Мать хранила в сундуке все вещи, что сумела приобрести, пока служила в работницах, берегла даже будничный сарафан, чтобы было в чем показаться на людях... Видимо, эта неприкрытая голь и нищета и толкнула моего отчима Евсея на рискованный шаг — он познакомился с лихими мужиками, которые ходили через китайскую границу, обменивая там сало и хлеб на синюю дабу — прочный и дешевый материал, из которого можно было сшить и штаны, и рубаху, и женскую юбку. Кроме дабы привозили из-за рубежа и спирт в железных банках, и «ханьчину»— китайскую самогонку в толстых бутылях, оплетенных тонкими таловыми прутьями... Первый раз Евсей сходил в контрабандную вылазку удачливо и добычливо, вернулся в глухую полночь, забарабанил в окно, всполошил весь дом. Все обрадовались, повскакали, дверь распахнулась, и Евсей шагнул через порог, нагруженный свертками, вываливая добытое добро на стол. Не глядя на ночь, взрослые хватили с радости спирта, захмелели, затянули песни. Своего сына и меня Евсей одарил сладостями — липучками и похожей на янтарь карамелью... Вскоре он опять собрался в контрабандный поиск, тетя Ириша и дядя Моисей зарезали единственного поросенка, чтобы отчим обменял тушку на добрый кусок дабы, потому что вся их одежка тоже была в дырьях и заплатах... Евсей ушел и как в воду канул... Пролетела неделя, другая, а от него не было никаких вестей. О том, что их ватага на сей раз натолкнулась на пограничников, была окружена и арестована, мы узнали месяца два спустя. Евсей передал, что сидит в благовещенской тюрьме и ждет суда, просил прислать ему пару сменного белья и что-либо из еды... Та весточка дошла до нас по счастливой случайности — мамин брат Лаврентий отбывал воинскую службу в Благовещенске и ходил по нарядам охранять арестантов, среди которых узнал про Евсея и дал нам знать... Все в семье переживали это несчастье, но тетя Ириша жалела не столько попавшего за решетку Евсея, сколько пропавшего ни за грош поросенка...
В эти тягостные и печальные дни кому-то в Маёрихе пришла в голову удачливая, может быть, от отчаяния родившаяся мысль—бросить избы, распродать нажитое добро, скотину и ехать семьями на поиски лучшего — на рыбные промыслы Амура — за «длинным» рублем, как тогда говорили. Там, по слухам, можно было хорошо заработать и быть сытыми около рыбы. Поначалу сорвался с насиженного места самый рисковый мужик, он прислал родным письмо, в котором расхваливал тамошнюю жизнь. Дядя Моисей был тугодум, не умел даже расписаться и, хотя прослужил двадцать лет на военном корабле, вовсе не умел плавать, но и его как-то царапнула по живому эта шальная затея, и он потерял сон и покой. Он вспомнил, что в Николаевске на Амуре у него живет дядя по отцу, у которого на первый случай можно и остановиться. Робость, неуверенность и даже некая забитость, укоренившаяся в дяде Моисее, возможно, еще со времени флотской муштры, вдруг сменились в нем неслыханной лихостью. Он так загорелся мечтой о лучшей доле, жить не испытывая нужды ни в чем, что не стал слушать никаких возражений тети Ириши, матюгнулся и заорал на нее, когда на первых порах она воспротивилась его решению. И мне диковинно было видеть, как тетя, не прекословя больше, послушно соглашалась с любым его доводом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203