Они были люди доброго нрава и большой душевной щедрости. Они без слов поняли, какое стряслось с поселенцами несчастье, пригласили семейских в свое кочевье, предлагая и кров и пищу. Кочевье расположилось в нескольких верстах от реки — на степном раздолье были разбросаны десяток юрт, вдали паслись табуны лошадей, стадо коров, отара овец и коз. Над юртами в небо текли голубые дымки, курились в безветрии, и на семейских, изнуренных долгой дорогой, повеяло мирной тишиной, запахом дома. Принимая это нечаянное гостеприимство и хлебосольство бурят, они чуть не плакали от благодарности за то, что их приютили в самую тяжкую пору странствия...
Буряты живо распрягли их лошадей, надели путы и пустили пастись, отвели коров на выгон и стали разбирать нежданных гостей по юртам, варить баранину в котлах, кормить изголодавшихся путников. Отца Авима отнесли в самую просторную юрту с тлеющим посредине костерком. Наверху, в узкой горловине голубел клочок неба, туда от раскаленных углей стремился, струясь сизоватыми нитями, жаркий поток. Отца уложили на мягкие шкуры, разжали ножом зубы, влили в рот настой каких-то целебных трав, но он все еще пребывал в беспамятстве, только глухо ныл от боли и хрипуче, со свистом дышал.
Вечером в юрту привели шамана и трех стариков с сивыми бородами. Шаман стал обряжаться в свой наряд, а старики, поджав ноги, уселись с бубнами вокруг костерка. Надев что-то похожее на кожаную юбку, шаман навесил на пояс железные погремушки, укрепил на голове железный обруч и, взяв в руки свой бубен, стал сухо пощелкивать пальцами по туго натянутой брюшине. То поднося бубен к самому уху, то отводя его на длину руки, он вдруг, лязгнув погремушками, закружился около тлеющего угольками очага, движения его становились все более порывистыми. Рокотали, как шаркунцы, погремушки, шаман то приседал к земле, то выпрямлялся, бормочущий голос его перешел в жуткое колдовское завыванье, и по спине Авима побежали мурашки. Забившись в угол юрты, стиснутый своими и чужими людьми, он терзался сомнениями, боясь, что эта служба и обращение к другому, не русскому, богу повредят отцу, хотя шаман и старался облегчить участь искалеченного человека. Он извивался посредине юрты,
то приближаясь к костерку, то отдаляясь, и на каждый его удар по бубну и гортанный зов отзывались три старика, стуча костлявыми пальцами по своим бубнам и вышептывая какие-то заклинания. Шаман, закатывая глаза, уже исходил в стонах и корчах, на губах пузырилась слюна, кружение его и вой становились все неистовее и лихорадочнее, пока, издав пронзительный долгий вопль, он не повалился в конвульсиях на заранее брошенную шкуру и не затих.
Едва юрта опустела, как отец Авима пришел в себя. Мутный взгляд его обежал незнакомые лица, но он узнал Авима и глазами поманил его к себе.
— Дать тебе испить, тятя?— тихо спросил он, приблизившись.
— Дай...— тяжко дыша, еле слышно ответил отец.— И пускай все уйдут, а ты останься... Я должен тебе слово сказать...
Мать сидела рядом, нежа вялую руку мужу, она не посмела ослушаться его повеления и вышла вместе с другими.
— Грех на мне великий, сынка, и ты про то должен ведать,— горячечно забормотал отец.— Теперь тебе наш род вести, ты корень всему...
Авим оторопел не то от страха, не то оттого, что ему предстояло заглянуть в тайну, что лежала тяжким гнетом на душе отца.
Жаркое дыхание отца обдавало лицо Авима, он слушал исповедь и пугался, не ведая, как принять те страшные признания. Случилось, что в долгих скитаниях отец забрел как-то в керженский скит и, переступив порог первой попавшейся ему избы, попросился на ночлег. Одинокая вдова не отказала ему в приюте и пище и, оглядев ладную и сильную стать мужика, похотливо зашептала, что пустит в тепло, если он ляжет с нею в постель. Он не хотел принимать грех на душу, стал урезонивать вдову, жаловался на телесную немощь, говоря, что уже два дня не имел во рту ни крошки, но вдова рассмеялась, обшаривая его бесовскими и бесстыдными глазами: «А я тебя накормлю досыта!» Начиналась метель, на улицу вернуться было страшно, и он, изнемогши, присел к столу поесть. Вдова не поскупилась на еду, выставила обильное угощенье, но едва он поел и лег, как она загасила лучину и примостилась с ним рядом, понуждая его на блуд. Она ровно околдовала его чарами, и он остался жить у нее, не
в силах вырваться из тех бесовских чар. Неизвестно, что сталось бы с ним, если бы вдруг не прошел слух, что к скиту движется царева команда, чтобы поставить на староверах сатанинские клейма. И тогда решено было — всем принять смерть, гореть. Он и тут подчинился вдове, втиснулся в большую избу, обложенную снаружи корьем, берестой и соломой, но, когда солома занялась и он стал задыхаться в дыме, не вынес тех мук, вышиб ногой окно и выскочил из полымя.
— А вдова?— прошептал Авим.
— Сгорела вдова... Все сгорели, кроме меня... Из огня послала на меня анафему... Весь мой род до седьмого колена прокляла, чтобы ни жизни нам, ни легкой смерти... Так и вышло... Моя смерть уже у юрты стоит...
— Тятя, не умирай! — взвизгнул, заходясь плачем, Авим.— Не надо... Пожалей нас! Не умирай!
— То воля Божья, сынок,— отец уже еле шевелил языком.— Береги мать... Таких, как она, мало на всем свете... Замоли мои грехи, сними с нас, если сможешь, то проклятье...
Авим не видел, что юрта снова наполнилась людьми, что мать рядом, прощается с отцом, уже уплывающим в бредовую сумятицу. Что-то клокотало в его горле, он дышал все реже, потом клекот стих, мать приложила ухо к его груди, перекрестилась и по-будничному просто проговорила:
— Все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203