ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
— Вяжите этого израдника, берите все, что унесете на руках, зовите тех, кто молится в других избах, и убегайте в лес, чтоб не сыскать. А приказ я исполню — скит спалю, как велено...
Люди молча подчинились его властному зычному голосу, бросились за одежкой, начали рубить топором веревки, которыми повязали детей, снимать иконы, совать в мешки буханки хлеба. Изветчик стоял на коленях, как в столбняке, и безумными глазами наблюдал за поднявшейся в избе суетой, но вдруг очнулся, выхватил у какой-то старухи свечу и пополз поджигать солому у лавки. Он успел подпалить лишь несколько охапок, как на него насели два дюжих мужика, сцепили руки на его горле, и, захрипев, он дернулся в предсмертной судороге и затих...
«Вот и еще грех на мою душу»,— подумал Лешуков, но избу охватывало пламя и размышлять было некогда. Задыхаясь от дыма, он схватил какого-то полуголого мальчика с лавки, выбежал с ним во двор, на поляну посреди скита, и снова кинулся в огонь и чад. Соседние избы не успели предупредить, к ним побежали, забарабанили в окна и двери. Молившиеся в них люди, увидев выплеснувшийся из избы старца огонь, стали поджигать вокруг себя солому, поняв то как сигнал, и гарь началась...
Не ожидая команды капитана, увидев зарево, подоспели стрельцы, и Лешуков вместе с ними спасал добро, выламывая окна в избах, вытаскивал старух и детей. Из дыма и пламени неслись вопли и стоны, кто-то выбросился наружу, катался по земле, как горящий сноп, и его забрасывали подушками и одеялами. В центре поляны вокруг старца собиралась толпа, она то густела, то таяла, послушные его воле люди, взгромоздив на спину домашний скарб и взяв на руки детей, исчезали в чаще темных елей. Когда над горящими избами встали на дыбы рыжие кони огня и заплясали вокруг черных бревен, пропал и сам старец. Лешуков не заметил, как опустела поляна. Пожар стал сникать, от дотлевающих изб струился жар.
Обгорели и погибли всего пять человек из скита, стрельцы молча рыли общую могилу, погребая в ней останки безвестных им людей, потом, черные от копоти,
с опаленными бородами и обожженными лицами, они сошлись на площади у колодца, зачерпывая бадьей воду из глуби, пили жадно, взахлеб, отмывали сажу со щек и рук. Иные валились тут же на траву от усталости, засыпая как убитые...
— А где же тот изветчик-поганец?— неожиданно вспомнил старый- стрелец.— Неужто этот короед скрылся?
— Он и начал гарь,— не поднимая головы, тихо ответил Лешуков.— Или скитские уволокли его с собой, или он сгорел и теперь лежит в общей могиле...
— Все едино Бог его покарал,— стрелец перекрестился.
Лешуков почему-то скрыл все, что случилось в избе старца. Он не страшился ответа перед стрельцами, которые, похоже, сами желали смерти изветчику, но его томила мысль — как доложить обо всем Цыклеру.
Переночевав среди пепелищ, двинулись, едва занялся рассвет, в обратный путь. Расслабленно покачиваясь в седле, Лешуков слушал, как позвякивают удила, как чавкает под копытами лошадей грязь, как тихо, словно после похорон, переговариваются стрельцы. Такого с ним еще не бывало, но ему хотелось остаться наконец одному, помолиться Богу и плакать, будто он оставил позади дорогие могилы...
Лешуков прошел долгую науку обращения с теми, кому он должен был подчиняться. Важней всего было угадать, что жаждут услышать от него, что нынче по душе — правда или кривда. Требовалась немалая хитрость, притворство, особый нюх, чтобы распознать, чем порадовать стоящего над ним человека. Он следовал непреложному правилу — отвечать чину выше прямо в глаза, а если возникнет неуверенность, то уж врать напропалую. Начальник сам разберет, что ему годится. Однако на этот раз его не занимала мысль, как держаться перед полковником: как ответится, так и поделом.
К счастью, ни обмана, ни изворотливости не понадобилось. Цыклер был смурен, угрюм, скрытен. Мнилось, слушая Лешукова, застегнул не только пуговицы на кафтане, но прихватил и душу. Казалось, ему неинтересно знать, как разоряли и жгли скит, взмахом руки
он остановил Лешукова и долго смотрел в оконце, где тек пасмурный денек с дождливой моросью, оседавшей на слюдяных пластинах...
— Теперь царевна порадовалась бы иной вести,— тихо обронил он.— Лучше бы ты не тронул тот скит... Да ладно уж, дым в трубу обратно не загонишь, людей с того света не вернешь... Езжай домой и со двора ни шагу — можешь понадобиться днем и ночью...
Полковник таил что-то про себя, и Лешуков почтительно откланялся и вышел степенно, довольный тем, что хватило ума не сжигать людей, о чем тоже счел за благо промолчать. Вот какой стороной вышла наука — слушайся всех, а живи своим умом...
Едва он въехал во двор, как с крыльца сбежали сыновья — ладные, широкоплечие, крепко сбитые, с льняными кудрями, хоть завтра определяй их на службу в потешный полк государев, что сколотился в Преображенском. Один сын взял коня под уздцы, другой придержал стремя, помог отцу спешиться, и Лешуков, шагая онемевшими ногами к крыльцу, почувствовал, как страшно устал.
На крыльце его как всегда в слезах встречала жена, она каждый раз словно хоронила его, когда он уезжал из дома. За годы она не сдала, была крепка телом, шустра и проворна — расцеловав мужа, тут же кинулась топить баню, потом жарить и парить. Пока сновала по избе, выкладывала новости, собранные на базарах и в стрелецкой слободе, туман, занавесивший загадочностью лицо Цыклера, постепенно рассеивался. Становилось ясно, почему он так мрачен и затаен... В столице начиналась новая междоусобица. На этот раз мутили не стрельцы, отученные от бунта, и не меж боярскими родами шла рознь, а меж повзрослевшим Петром и правительницей Софьей, мечтавшей о троне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203
Люди молча подчинились его властному зычному голосу, бросились за одежкой, начали рубить топором веревки, которыми повязали детей, снимать иконы, совать в мешки буханки хлеба. Изветчик стоял на коленях, как в столбняке, и безумными глазами наблюдал за поднявшейся в избе суетой, но вдруг очнулся, выхватил у какой-то старухи свечу и пополз поджигать солому у лавки. Он успел подпалить лишь несколько охапок, как на него насели два дюжих мужика, сцепили руки на его горле, и, захрипев, он дернулся в предсмертной судороге и затих...
«Вот и еще грех на мою душу»,— подумал Лешуков, но избу охватывало пламя и размышлять было некогда. Задыхаясь от дыма, он схватил какого-то полуголого мальчика с лавки, выбежал с ним во двор, на поляну посреди скита, и снова кинулся в огонь и чад. Соседние избы не успели предупредить, к ним побежали, забарабанили в окна и двери. Молившиеся в них люди, увидев выплеснувшийся из избы старца огонь, стали поджигать вокруг себя солому, поняв то как сигнал, и гарь началась...
Не ожидая команды капитана, увидев зарево, подоспели стрельцы, и Лешуков вместе с ними спасал добро, выламывая окна в избах, вытаскивал старух и детей. Из дыма и пламени неслись вопли и стоны, кто-то выбросился наружу, катался по земле, как горящий сноп, и его забрасывали подушками и одеялами. В центре поляны вокруг старца собиралась толпа, она то густела, то таяла, послушные его воле люди, взгромоздив на спину домашний скарб и взяв на руки детей, исчезали в чаще темных елей. Когда над горящими избами встали на дыбы рыжие кони огня и заплясали вокруг черных бревен, пропал и сам старец. Лешуков не заметил, как опустела поляна. Пожар стал сникать, от дотлевающих изб струился жар.
Обгорели и погибли всего пять человек из скита, стрельцы молча рыли общую могилу, погребая в ней останки безвестных им людей, потом, черные от копоти,
с опаленными бородами и обожженными лицами, они сошлись на площади у колодца, зачерпывая бадьей воду из глуби, пили жадно, взахлеб, отмывали сажу со щек и рук. Иные валились тут же на траву от усталости, засыпая как убитые...
— А где же тот изветчик-поганец?— неожиданно вспомнил старый- стрелец.— Неужто этот короед скрылся?
— Он и начал гарь,— не поднимая головы, тихо ответил Лешуков.— Или скитские уволокли его с собой, или он сгорел и теперь лежит в общей могиле...
— Все едино Бог его покарал,— стрелец перекрестился.
Лешуков почему-то скрыл все, что случилось в избе старца. Он не страшился ответа перед стрельцами, которые, похоже, сами желали смерти изветчику, но его томила мысль — как доложить обо всем Цыклеру.
Переночевав среди пепелищ, двинулись, едва занялся рассвет, в обратный путь. Расслабленно покачиваясь в седле, Лешуков слушал, как позвякивают удила, как чавкает под копытами лошадей грязь, как тихо, словно после похорон, переговариваются стрельцы. Такого с ним еще не бывало, но ему хотелось остаться наконец одному, помолиться Богу и плакать, будто он оставил позади дорогие могилы...
Лешуков прошел долгую науку обращения с теми, кому он должен был подчиняться. Важней всего было угадать, что жаждут услышать от него, что нынче по душе — правда или кривда. Требовалась немалая хитрость, притворство, особый нюх, чтобы распознать, чем порадовать стоящего над ним человека. Он следовал непреложному правилу — отвечать чину выше прямо в глаза, а если возникнет неуверенность, то уж врать напропалую. Начальник сам разберет, что ему годится. Однако на этот раз его не занимала мысль, как держаться перед полковником: как ответится, так и поделом.
К счастью, ни обмана, ни изворотливости не понадобилось. Цыклер был смурен, угрюм, скрытен. Мнилось, слушая Лешукова, застегнул не только пуговицы на кафтане, но прихватил и душу. Казалось, ему неинтересно знать, как разоряли и жгли скит, взмахом руки
он остановил Лешукова и долго смотрел в оконце, где тек пасмурный денек с дождливой моросью, оседавшей на слюдяных пластинах...
— Теперь царевна порадовалась бы иной вести,— тихо обронил он.— Лучше бы ты не тронул тот скит... Да ладно уж, дым в трубу обратно не загонишь, людей с того света не вернешь... Езжай домой и со двора ни шагу — можешь понадобиться днем и ночью...
Полковник таил что-то про себя, и Лешуков почтительно откланялся и вышел степенно, довольный тем, что хватило ума не сжигать людей, о чем тоже счел за благо промолчать. Вот какой стороной вышла наука — слушайся всех, а живи своим умом...
Едва он въехал во двор, как с крыльца сбежали сыновья — ладные, широкоплечие, крепко сбитые, с льняными кудрями, хоть завтра определяй их на службу в потешный полк государев, что сколотился в Преображенском. Один сын взял коня под уздцы, другой придержал стремя, помог отцу спешиться, и Лешуков, шагая онемевшими ногами к крыльцу, почувствовал, как страшно устал.
На крыльце его как всегда в слезах встречала жена, она каждый раз словно хоронила его, когда он уезжал из дома. За годы она не сдала, была крепка телом, шустра и проворна — расцеловав мужа, тут же кинулась топить баню, потом жарить и парить. Пока сновала по избе, выкладывала новости, собранные на базарах и в стрелецкой слободе, туман, занавесивший загадочностью лицо Цыклера, постепенно рассеивался. Становилось ясно, почему он так мрачен и затаен... В столице начиналась новая междоусобица. На этот раз мутили не стрельцы, отученные от бунта, и не меж боярскими родами шла рознь, а меж повзрослевшим Петром и правительницей Софьей, мечтавшей о троне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203