ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
И, как тяжкий укор, снова ужаснула меня мысль, что я напрасно долго не приезжал в родные места, и кто знает теперь, как много я потерял вдали от Хонхолоя...
В окна уже било закатное солнце, когда гости начали расходиться, и мы пошли проводить их. Миновав огород, мы выбрели шумной компанией на влажное шоссе и оказались на окраине села, где дыбились зеленые холмы и увалы, облитые шафранным светом заходящего солнца. На склонах холмов, точно огоньки свечей, светились желтые дикие маки, удивительные в эту позднюю пору. Дул в лицо легкий, остужающий жар на щеках, ветер, атласно, как зеленая вода, стелилась трава на косогорах.
Из проулка вышла на шоссе ватага молодых и свернула к клубу — рослые юноши в расклешенных брюках и модных курточках. У одного висела на ленте гитара, и он тихо бренчал струнами, а ребята негромко подпевали. Слов песни было не разобрать, угадывалась современная, залетевшая, должно быть, с Запада, мелодия, один из шлягеров, пойманных по радио или записанных на магнитофонную ленту любителем.
Меня не удивили и не озадачили эти занесенные в забайкальское село песенки с берегов Сены или Рейна, в современном мире это было в порядке вещей, и после всего, слышанного за нынешним застольем, я лишь невольно подумал, а какие голоса у этих парней? Тоже белые, как у сына и невестки Лукерьи Лари- оновны из Новой Бряни? Как молодые голоса уживаются с голосами старых семейских старообрядцев, еще хранящих песни своих предков? Неужели их вытеснят эти бездумные и легкие, лишенные мелодии навязчивые ритмы? Говорят: новые времена, новые песни,— но все же грустно мириться с тем, что песни, певшиеся несколькими поколениями людей, навсегда уйдут из жизни, вымрут, как вымирают редкие деревья и диковинные цветы, некогда украшавшие землю...
Родное село Хонхолой ошеломило меня: и распадком, пролегавшим между двумя горами, лесистой и холмисто-голой; и тем, что я пережил, когда душа моя немствовала, а я кружился по заросшему бурьяном клочку земли, где когда-то стояла наша усадьба; и трогательной встречей с земляками в Доме культуры, когда я принародно заплакал, чего со мной не случалось никогда прежде; и тревожной ночью, когда я казнил себя укорами совести. Но к утру рассосалась саднящая боль той ночи, новый день смыл чувство вины, и я понял, что оказался на отчей земле не по воле слепого случая, а, скорее, интуитивно осознав свой долг перед ближними и дальними родичами... Нет, не пустые слова
я твердил, когда старался внушить землякам, что я такой же семейский, как и они, искренне желая породниться со всеми сидящими в зале. Никогда прежде я не испытывал зова крови, далекий от всякого чувства избранности, не кичился тем, что я русский, не болел унизительной национальной спесью, потому что люди, пораженные этой проказой высокомерия и глумливого величия, всегда казались мне слабыми духом, иначе чем объяснить желание доказать свое превосходство над другими?
...Я почти не спал в ту памятную ночь, ранним утром сбежал по ступенькам крыльца во двор, к старому позеленевшему рукомойнику, приделанному к высохшей иве, плескал в лицо пригоршни обжигающей колодезной воды, отрешаясь от ночных сомнений. Была в моей жизни полоса, ко1да я сослепу шел на сделки со своей совестью, когда, вылезши «из грязи в князи», потерял чувство реальности, полагая, что всем живется так же хорошо, как и мне. Понадобились годы, чтобы, пройдя через унижения, я увидел изнанку жизни и, наконец, прозрел. Занявшись историей, я мог прикоснуться к тайне нашего рода, уходящего корнями вглубь трех столетий...
Мы гостили в Хонхолое, переходя от одной родни к другой, побывали в Никольском, в Петровск-Забайкальском, где жил мой крестный Фома Денисович Калашников. Щедрое гостеприимство ближних изматывало, пора было остановиться, подумать о работе, ради которой я приехал на родину. Пока не поздно, нужно было порасспросить подробно теток, собрать по крупицам все, что хранила их память о прошлом. Я решил вернуться в Новый Заган, где мы могли чередовать отдых с работой и где нам никто не будет досаждать.
Мы подоспели в Новый Заган весьма вовремя, дядя Маркел, чутьем угадав день нашего приезда, с утра начал топить баню.
— Ну и мужика я заимела!— шутливо бахвалилась тетя Паша.— Не успела подумать о бане, а она уж готовая... Тебе, что ль, по радиву мои мысли передались?..
— Силы ваши рассчитал,— смеясь, ответил Маркел.— Думаю, ден девять, ну от силы десять они выдюжат, а потом прощенья попросят у сродственников...
Я забыл, когда в последний раз мылся в деревенской бане, и, едва мы с Шурой нырнули под закопченный потолок парной избушки с крохотным оконцем, у меня перехватило дыхание, сухой жар опалил лицо, и я тут же присел на корточки, не вынося вязкого удушья. Жена, более выносливая, легко двигалась по влажному полу и, зачерпывая из кадки, стоявшей у дверей, ковшом воду, плескала на раскаленные камни. Банька наполнилась густым туманом, он тут же истаивал, становился прозрачнее. Запахло березовым веником, разбухшим деревом, мылом, какой-то прелью, похожей на грибную. Я мылся почти вслепую, на ощупь, но потом Шура вынудила меня и я слазил на полок, полежал там минуты четыре, пока она хлестала по моим бокам обжигающим веником. Ополоснувшись, я выскочил в предбанник, и меня охватило блаженное чувство обновления и омоложения. Я с наслаждением дышал, вбирая каждой клеточкой тела освежающую прохладу, так мне было истомно-радостно и легко.
Потом мы сидели у самовара, покрываясь испариной, пили духовитый кирпичный чай с молоком. Тетя Мотя, зажав под мышку сверток, тоже отправилась мыться, тетя Паша и дядя Маркел решили идти последними.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203
В окна уже било закатное солнце, когда гости начали расходиться, и мы пошли проводить их. Миновав огород, мы выбрели шумной компанией на влажное шоссе и оказались на окраине села, где дыбились зеленые холмы и увалы, облитые шафранным светом заходящего солнца. На склонах холмов, точно огоньки свечей, светились желтые дикие маки, удивительные в эту позднюю пору. Дул в лицо легкий, остужающий жар на щеках, ветер, атласно, как зеленая вода, стелилась трава на косогорах.
Из проулка вышла на шоссе ватага молодых и свернула к клубу — рослые юноши в расклешенных брюках и модных курточках. У одного висела на ленте гитара, и он тихо бренчал струнами, а ребята негромко подпевали. Слов песни было не разобрать, угадывалась современная, залетевшая, должно быть, с Запада, мелодия, один из шлягеров, пойманных по радио или записанных на магнитофонную ленту любителем.
Меня не удивили и не озадачили эти занесенные в забайкальское село песенки с берегов Сены или Рейна, в современном мире это было в порядке вещей, и после всего, слышанного за нынешним застольем, я лишь невольно подумал, а какие голоса у этих парней? Тоже белые, как у сына и невестки Лукерьи Лари- оновны из Новой Бряни? Как молодые голоса уживаются с голосами старых семейских старообрядцев, еще хранящих песни своих предков? Неужели их вытеснят эти бездумные и легкие, лишенные мелодии навязчивые ритмы? Говорят: новые времена, новые песни,— но все же грустно мириться с тем, что песни, певшиеся несколькими поколениями людей, навсегда уйдут из жизни, вымрут, как вымирают редкие деревья и диковинные цветы, некогда украшавшие землю...
Родное село Хонхолой ошеломило меня: и распадком, пролегавшим между двумя горами, лесистой и холмисто-голой; и тем, что я пережил, когда душа моя немствовала, а я кружился по заросшему бурьяном клочку земли, где когда-то стояла наша усадьба; и трогательной встречей с земляками в Доме культуры, когда я принародно заплакал, чего со мной не случалось никогда прежде; и тревожной ночью, когда я казнил себя укорами совести. Но к утру рассосалась саднящая боль той ночи, новый день смыл чувство вины, и я понял, что оказался на отчей земле не по воле слепого случая, а, скорее, интуитивно осознав свой долг перед ближними и дальними родичами... Нет, не пустые слова
я твердил, когда старался внушить землякам, что я такой же семейский, как и они, искренне желая породниться со всеми сидящими в зале. Никогда прежде я не испытывал зова крови, далекий от всякого чувства избранности, не кичился тем, что я русский, не болел унизительной национальной спесью, потому что люди, пораженные этой проказой высокомерия и глумливого величия, всегда казались мне слабыми духом, иначе чем объяснить желание доказать свое превосходство над другими?
...Я почти не спал в ту памятную ночь, ранним утром сбежал по ступенькам крыльца во двор, к старому позеленевшему рукомойнику, приделанному к высохшей иве, плескал в лицо пригоршни обжигающей колодезной воды, отрешаясь от ночных сомнений. Была в моей жизни полоса, ко1да я сослепу шел на сделки со своей совестью, когда, вылезши «из грязи в князи», потерял чувство реальности, полагая, что всем живется так же хорошо, как и мне. Понадобились годы, чтобы, пройдя через унижения, я увидел изнанку жизни и, наконец, прозрел. Занявшись историей, я мог прикоснуться к тайне нашего рода, уходящего корнями вглубь трех столетий...
Мы гостили в Хонхолое, переходя от одной родни к другой, побывали в Никольском, в Петровск-Забайкальском, где жил мой крестный Фома Денисович Калашников. Щедрое гостеприимство ближних изматывало, пора было остановиться, подумать о работе, ради которой я приехал на родину. Пока не поздно, нужно было порасспросить подробно теток, собрать по крупицам все, что хранила их память о прошлом. Я решил вернуться в Новый Заган, где мы могли чередовать отдых с работой и где нам никто не будет досаждать.
Мы подоспели в Новый Заган весьма вовремя, дядя Маркел, чутьем угадав день нашего приезда, с утра начал топить баню.
— Ну и мужика я заимела!— шутливо бахвалилась тетя Паша.— Не успела подумать о бане, а она уж готовая... Тебе, что ль, по радиву мои мысли передались?..
— Силы ваши рассчитал,— смеясь, ответил Маркел.— Думаю, ден девять, ну от силы десять они выдюжат, а потом прощенья попросят у сродственников...
Я забыл, когда в последний раз мылся в деревенской бане, и, едва мы с Шурой нырнули под закопченный потолок парной избушки с крохотным оконцем, у меня перехватило дыхание, сухой жар опалил лицо, и я тут же присел на корточки, не вынося вязкого удушья. Жена, более выносливая, легко двигалась по влажному полу и, зачерпывая из кадки, стоявшей у дверей, ковшом воду, плескала на раскаленные камни. Банька наполнилась густым туманом, он тут же истаивал, становился прозрачнее. Запахло березовым веником, разбухшим деревом, мылом, какой-то прелью, похожей на грибную. Я мылся почти вслепую, на ощупь, но потом Шура вынудила меня и я слазил на полок, полежал там минуты четыре, пока она хлестала по моим бокам обжигающим веником. Ополоснувшись, я выскочил в предбанник, и меня охватило блаженное чувство обновления и омоложения. Я с наслаждением дышал, вбирая каждой клеточкой тела освежающую прохладу, так мне было истомно-радостно и легко.
Потом мы сидели у самовара, покрываясь испариной, пили духовитый кирпичный чай с молоком. Тетя Мотя, зажав под мышку сверток, тоже отправилась мыться, тетя Паша и дядя Маркел решили идти последними.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203