ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
БЕЛЫЕ ГУСИ НА БЕЛОМ СНЕГУ
РОМАН
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Я, Елизар, сын Елены и Логгина, внук Варвары и Леона, Ульяны и Аввакума, потомок тех, кого по старообрядческим святцам нарекали Зеленым колосом, Добрым Вестником, Укротителем, Бессмертным, Медовой, Белой лилией, Христовой невестой и другими не менее прекрасными именами, чья жизнь давно затеряна в памяти людской, истаяв в тумане лет; я, сородич тем, кто срубил первые избы в долинном распадке Забайкалья, отвоевывая землю у степи и леса, вспахал никем не тронутую целину, бросил зерна в рыхлые борозды чернозема и положил основание нашему селу, названному необычным и загадочным словом Хонхолой; начинаю эту долгую исповедь о нелегкой жизни моих предков, а также о своей собственной, потому что ныне уже мало над кем простираются уходящие в вечность ветви нашего рода, и тайна его, и печаль, и прапрадедовская вера, развеянная по ветру...
Может быть, я взваливаю на себя непомерную ношу, но дети мои пошли по иному пути, а внуки, если будут, побредут, наверно, по иным тропам, предавая полному забвению то, что еще теплится во мне как память души и сердца. Истончается древо семейщины, отсыхают, мертвеют его корни, и уже нет надежды, что кто-то вернется мыслью к нашим забытым предкам, да и к нам самим, погрязшим в суете и страхах безумного времени, в котором мы живем, не задумываясь над тем, зачем мы в этом мире и куда так бездумно спешим, не желая постичь сокровенный смысл нашего бытия.
Ощущение этого, легшего на мои плечи, но не до конца осознанного долга явилось ко мне спустя сорок лет после разлуки с детством — неодолимая сила манила в родные края, пока, наконец, не настал тот благословенный день, когда я очутился на бурьянистом клочке земли, растерянно озираясь вокруг и ничего не узнавая. Там, где когда-то стоял наш дом и высился длинный забор, сложенный из полубревен столетних лиственниц, сейчас простирался диковатый пустырь в зарослях лопухов, татарника, седой полыни да торчали, как сгнившие зубы, три корешка от ворот и калитки...
Двор жил в моей памяти большим и просторным, в нем помещались и амбар, рубленный из добротного леса, и зимовейка, и сарай, где летом хранились сани с задранными оглоблями, а зимой телеги; за амбаром открывались вторые ворота, но не тесовые, как в улицу, а сколоченные из березовых слег, они вели на гумно, к бане, к стайке для коров и навесу для лошадей, с долбленой колодой посредине, там беспривязно держались каурый иноходец и рыжая кобылица с тонконогим жеребенком, он жался к боку матери, жадно припадая к ее тугим соскам, и бодливыми тычками под брюхо выжимал глотки молока. Казалось, если прикрыть глаза, то и теперь можно услышать, как лошади хрумкают сено, опуская гривастые головы в колоду, как льдисто позвякивает колокольчик на шее сосунка. А за гумном распахивался широкий огород с грядами огурцов, капусты, лука, у плетней дремуче разрастались кусты бузины и черемухи, в них мы скрывались, играя в прятки...
И вот нет ни дома, ни двора, все оголилось, стало открытым, сиро обнаженным; мир детства сжался, сузился, и трудно поверить, что на этом пустыре, где я сейчас слепо кружился, не находя ни малейших примет былого, когда-то шумно, а порою и празднично, шла большая жизнь. Ведь здесь не было, наверное, и крохотного кусочка земли, которого не коснулись, не истоптали бы мои босые ноги, не избегали весь двор вдоль и поперек... Почему же душа моя ни на что не отзывалась, пораженная загадочной глухотой? Приходя в отчаяние, я бестолково топтался по вымершей осенней траве, надеясь обнаружить хоть что-нибудь, хотя бы ржавую железку или осколок, которые вернут мне частицу прошлого.
Вчера, когда из Нового Загана, где жила моя тетя Паша, мы поехали в родное село, я попросил шофера сделать небольшой крюк и приблизиться к Хонхолою не степной дорогой, а через горный перешеек, миновать перекресток двух полевых дорог, где у подножия стояла когда-то старая мельница, на которой работали попеременке мой дед Аввакум и его двоюродные братья.
У меня сжалось сердце, когда мы не увидели на этом месте мельницы,— ни бревенчатой, серой от мучнистой пыли ее стены, никакого ее следа. За мельницей раньше матово блестел пруд в окружении кудлатых ив, шелестел густой березняк, весело журчала в его глубине игривая речушка. Прежде здесь было пышно от зелени, на поляне горел костер; содрогаясь, гудела мельница, всхрапывали в кустах стреноженные кони, рядком стояли груженные мешками телеги, разбросав в стороны оглобли...
Сейчас тут было пустынно и голо, а за исчезнувшим березняком чернела вздыбленными бороздами земля, ровно покинутая людьми навсегда.
И все же, едва машина замедлила бег, я нетерпеливо распахнул дверцу и кинулся туда, куда звала меня память,— к перекрестку, где стояла когда-то мельница; здесь в зарослях густой травы прятались деревянные лотки с бархатисто-зеленым, похожим на замшу, дном, по ним неслась, играя солнечными бликами, родниковой прозрачности вода и, с тяжелым хрустом падая в натужно скрипевшие лопасти большого колеса, висла седыми космами, со звоном летела вниз, в вихревой омуток, разбрасывая шапки желтоватой пены...
Я перескочил канаву, где, вероятно, прежде в буреломе тянулись лотки, но не обнаружил даже сгнивших досок и лишь с внезапно опахнувшей мою душу радостью наткнулся на скрытый в бурьяне свинцово-серый круг жернова, вернее, его половину, потому что другая намертво вонзилась в землю, как упавший с неба метеорит. Жернов точно был избит крупной дробью, иссеченный временем, многолетней трущей силой зерна, которое нужно было ему истолочь, стереть в мелкую сыпучую муку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203
РОМАН
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Я, Елизар, сын Елены и Логгина, внук Варвары и Леона, Ульяны и Аввакума, потомок тех, кого по старообрядческим святцам нарекали Зеленым колосом, Добрым Вестником, Укротителем, Бессмертным, Медовой, Белой лилией, Христовой невестой и другими не менее прекрасными именами, чья жизнь давно затеряна в памяти людской, истаяв в тумане лет; я, сородич тем, кто срубил первые избы в долинном распадке Забайкалья, отвоевывая землю у степи и леса, вспахал никем не тронутую целину, бросил зерна в рыхлые борозды чернозема и положил основание нашему селу, названному необычным и загадочным словом Хонхолой; начинаю эту долгую исповедь о нелегкой жизни моих предков, а также о своей собственной, потому что ныне уже мало над кем простираются уходящие в вечность ветви нашего рода, и тайна его, и печаль, и прапрадедовская вера, развеянная по ветру...
Может быть, я взваливаю на себя непомерную ношу, но дети мои пошли по иному пути, а внуки, если будут, побредут, наверно, по иным тропам, предавая полному забвению то, что еще теплится во мне как память души и сердца. Истончается древо семейщины, отсыхают, мертвеют его корни, и уже нет надежды, что кто-то вернется мыслью к нашим забытым предкам, да и к нам самим, погрязшим в суете и страхах безумного времени, в котором мы живем, не задумываясь над тем, зачем мы в этом мире и куда так бездумно спешим, не желая постичь сокровенный смысл нашего бытия.
Ощущение этого, легшего на мои плечи, но не до конца осознанного долга явилось ко мне спустя сорок лет после разлуки с детством — неодолимая сила манила в родные края, пока, наконец, не настал тот благословенный день, когда я очутился на бурьянистом клочке земли, растерянно озираясь вокруг и ничего не узнавая. Там, где когда-то стоял наш дом и высился длинный забор, сложенный из полубревен столетних лиственниц, сейчас простирался диковатый пустырь в зарослях лопухов, татарника, седой полыни да торчали, как сгнившие зубы, три корешка от ворот и калитки...
Двор жил в моей памяти большим и просторным, в нем помещались и амбар, рубленный из добротного леса, и зимовейка, и сарай, где летом хранились сани с задранными оглоблями, а зимой телеги; за амбаром открывались вторые ворота, но не тесовые, как в улицу, а сколоченные из березовых слег, они вели на гумно, к бане, к стайке для коров и навесу для лошадей, с долбленой колодой посредине, там беспривязно держались каурый иноходец и рыжая кобылица с тонконогим жеребенком, он жался к боку матери, жадно припадая к ее тугим соскам, и бодливыми тычками под брюхо выжимал глотки молока. Казалось, если прикрыть глаза, то и теперь можно услышать, как лошади хрумкают сено, опуская гривастые головы в колоду, как льдисто позвякивает колокольчик на шее сосунка. А за гумном распахивался широкий огород с грядами огурцов, капусты, лука, у плетней дремуче разрастались кусты бузины и черемухи, в них мы скрывались, играя в прятки...
И вот нет ни дома, ни двора, все оголилось, стало открытым, сиро обнаженным; мир детства сжался, сузился, и трудно поверить, что на этом пустыре, где я сейчас слепо кружился, не находя ни малейших примет былого, когда-то шумно, а порою и празднично, шла большая жизнь. Ведь здесь не было, наверное, и крохотного кусочка земли, которого не коснулись, не истоптали бы мои босые ноги, не избегали весь двор вдоль и поперек... Почему же душа моя ни на что не отзывалась, пораженная загадочной глухотой? Приходя в отчаяние, я бестолково топтался по вымершей осенней траве, надеясь обнаружить хоть что-нибудь, хотя бы ржавую железку или осколок, которые вернут мне частицу прошлого.
Вчера, когда из Нового Загана, где жила моя тетя Паша, мы поехали в родное село, я попросил шофера сделать небольшой крюк и приблизиться к Хонхолою не степной дорогой, а через горный перешеек, миновать перекресток двух полевых дорог, где у подножия стояла когда-то старая мельница, на которой работали попеременке мой дед Аввакум и его двоюродные братья.
У меня сжалось сердце, когда мы не увидели на этом месте мельницы,— ни бревенчатой, серой от мучнистой пыли ее стены, никакого ее следа. За мельницей раньше матово блестел пруд в окружении кудлатых ив, шелестел густой березняк, весело журчала в его глубине игривая речушка. Прежде здесь было пышно от зелени, на поляне горел костер; содрогаясь, гудела мельница, всхрапывали в кустах стреноженные кони, рядком стояли груженные мешками телеги, разбросав в стороны оглобли...
Сейчас тут было пустынно и голо, а за исчезнувшим березняком чернела вздыбленными бороздами земля, ровно покинутая людьми навсегда.
И все же, едва машина замедлила бег, я нетерпеливо распахнул дверцу и кинулся туда, куда звала меня память,— к перекрестку, где стояла когда-то мельница; здесь в зарослях густой травы прятались деревянные лотки с бархатисто-зеленым, похожим на замшу, дном, по ним неслась, играя солнечными бликами, родниковой прозрачности вода и, с тяжелым хрустом падая в натужно скрипевшие лопасти большого колеса, висла седыми космами, со звоном летела вниз, в вихревой омуток, разбрасывая шапки желтоватой пены...
Я перескочил канаву, где, вероятно, прежде в буреломе тянулись лотки, но не обнаружил даже сгнивших досок и лишь с внезапно опахнувшей мою душу радостью наткнулся на скрытый в бурьяне свинцово-серый круг жернова, вернее, его половину, потому что другая намертво вонзилась в землю, как упавший с неба метеорит. Жернов точно был избит крупной дробью, иссеченный временем, многолетней трущей силой зерна, которое нужно было ему истолочь, стереть в мелкую сыпучую муку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203