— С весны, господин канцлер, начнем поход к Персии, к Каспию, нужно надежно нам спину прикрыть,— трубка дымила густо, дым плыл клочьями под потолок, а правая рука государя судорожно подергивалась, но то было не к приступу, а к радости, что обуревала его.— Готовиться надо скрытно, но спешно, чтоб не пронюхали турки, иначе влезем в большую войну... Надо взять искусством, хитростью и маневром... Отпиши Волынскому, что часть войска мы пошлем маршировать к Волге, оттуда с теплом двинемся к Астрахани и дальше... И пусть до нашего прихода грузинского принца сдерживает. Сие нам может повредить... Что касаемо взятия Шемахи, то есть присловица: кто завладел лычком, принужден будет платить ремешком... Будем молить Бога, что все сбудется так, как доносит Волынский, и за то ему наша царская милость...
Петр окутался дымом, погружаясь в раздумье. Пауза затянулась неопределенной тишиной. Головкин, чтобы не стоять перед государем безгласным столбом, наконец решил напомнить о Польше:
— В Польше опять неспокойно, ваше величество... Поляки самочинно захватывают православные церкви, обращают христиан в католиков, и управы на них нет.— Он сунул руку в кафтан и, нашарив там новую бумагу, шелестнул ею, разворачивая.— Вот Рудаковский пишет, что когда в Пинске он велел вернуть церкви назад, то ксендзы и униаты кричали, что лучше бы им видеть в тех церквах турок и жидов, чем проклятых схизматиков!..
— И там помешались на вере!— фыркнул Петр.— Не лучше наших расколыциков... А как можно то пресечь? Что мыслит Рудаковский?
— Он хочет взять круто, ваше величество,— стараясь в этом случае не становиться пока ни на чью сторону, а держаться опять-таки золотой середины, ответил Головкин.— Он так доносит: «Для прекращения здешних гонений на церковь восточную два способа легких: первый способ — шляхтича Соколинского, как самого
свирепого гонителя церкви восточной, живущего в двух милях от русской границы, схватить и увезти в Россию под предлогом, что незаконно титулуется архиепископом смоленским и северским. Второй способ — схватить и вывезти в Россию Линдорфа, старосту Мстиславского, живущего на границе, под предлогом, что в прошлых годах грабил казну вашего величества близ Борисова: от этих тяжких гонителей церковь восточная не иначе может освободиться; другие же, увидев это, все скроются, и исчезнет память с шумом; покричат поляки по обычаю своему и тотчас замолчат... А если таким пугалом не постращать, то трудно будет с ними справиться...»
Пока канцлер читал, Петр стоял, прислонясь плечом к шкафу, скрестив ноги в высоких сапогах с ботфортами, сложив руки на груди крест-на-крест.
— Рудаковского надобно укоротить, не по чину власть творит.— Во властный голос царя проникла раздражительная нотка.— Мы с поляками навеки связаны, они на наш трон больше не позарятся, и, не дразня попусту, жить с ними нужно в ладу и мире.
— Поляки народ спесивый и вспыльчивый, ваше величество,— вступил Головкин, ясно понимая, что он должен держать сторону царя.— Они как сухой порох — чуть поднеси спичку, и вспыхнут...
— Народ этот не только спесив, но и горд, и гордость ту надо щадить,— Петр поковырял железной иглой в чубуке.— Они посередке Европы обретаются, им нужно к одному берегу приставать, и лучше к нам, чем к туркам, ослабевшим шведам или к той же Франции, которая, по всем приметам, смотрит на сию нацию свысока... А нам, глядя на их веру, надо про вины их прошлые забыть, и почитать за братьев славян, и нос перед ними не задирать... Они как нога наша или рука, куда мы, туда и им суждено двигаться не мешкая... Что там еще у тебя?
— Так, мелочи, ваше величество, можно оставить до другого раза,— радуясь окончанию разговора, заключил Головкин.— Положусь на свой ум и отпишу кому надо...
— Тогда ступай,— Петр потянулся, хрустнул плечами.— Что-то нынче долго день тянется... Значит, свидимся у Трубецкого?
Канцлер откланялся и бесшумно удалился.
Едва за Головкиным закрылась дверь, как Петр шагнул к дивану, бросил под ноги ворох бумаг со стола, вышитую подушечку под голову и, не раздеваясь, грузно завалился, приминая отозвавшиеся звоном пружины. Но только коснулся щекою подушки и прикрыл веки, как появился давешний расстрига,— то ли вошел в дверь, то ли выскользнул из полураскрытого книжного шкафа — в изодранной холщовой рубахе и серых портах, с кровавым рубцом на щеке. Один глаз его затек, другой, угольно-черный, горящий, смотрел сурово и осуждающе... «Ну что тебе?— спросил Петр, не желая злить обреченного человека.— Пришел молить о помиловании?» «Нет,— тихо прошелестело в ответ.— Знаю, что не нынче, так завтра отсекут мне голову, а зашел я поглядеть на тебя в последний раз, ведь снова свидимся уже там». «Ну поглядел и уходи,— отмахнулся Петр.— Устал я от вас хуже, чем от войны... А там мы не свидимся, разведут по разным сторонам». «Тут ты, может, и прав,— расстрига качнулся, и Петра обдало его смрадным дыханием, смешанным с запахом крови.— Это здесь ты велик, а там будешь меньше той карлицы, что сегодня держал на руках... Но она безгрешна, та карлица, в руках вельмож, кои позволяют Богом созданное существо превращать в игрушку». «Сгинь, дьявол!»— хотелось крикнуть Петру, но изо рта вырвался лишь сип. «Дьявол — не я, а ты,— злоехидно твердил расстрига, и в голосе его слышалось явное глумление.— На Руси тебя чтут великим, пока в твоих руках кнут, но сгниет твой кнут и тебя станут поминать, как упыря, который выпил у народа всю кровь ради своего величия!» «Изыди!»— Петр попытался пнуть монаха сапогом, но тот попятился, коснулся спиной стены, вдавился в нее и пропал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203