ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
.. Нас угостили этим, отдающим кислятиной мясом, но я, попробовав его, чтобы не обиделись, есть не стал... Нивхи, танцуя вокруг костра, все больше пьянели, поэтому учитель скоро простился со всеми, и мы поехали в свое стойбище. Я долго помнил об этом празднике и даже видел сон, что я подкрадываюсь совсем близко к медвежьей морде, зверь хочет меня укусить, но я ловко изворачиваюсь и убегаю, однако снова возвращаюсь, потому что мне нужно как- то предупредить зверя о грозящей ему опасности и в то же время ускользнуть от его цепких когтей. И я просыпался с чувством досады и вины...
После праздника учитель явился к обеду опечаленный и расстроенный и рассказал матери, что одна из нивхянок собралась рожать, а ее выгнали из теплой юрты на мороз и поселили в ветхом, насквозь продуваемом ветром шалаше. В шалаш набросали несколько шкур, развели костер перед входом, но вряд ли роженице это могло заменить юрту.
— Да что они, ополоумели?— вскинулась мать и кинулась одеваться.
— Постойте, Елена Леонтьевна!— придержал ее учитель.— Я там тоже горячился и доказывал, что так нельзя, но по их поверьям — рожать в юрте грех, потому что в ней могут поселиться злые духи... Тут нужно найти иной выход...
И он его нашел — привез из Богородска знакомого плотника, готовую раму, дверь, и рядом с баней за двое суток вырос однокомнатный, с сенями, домик из мелкого накатника, печник сложил небольшую печурку, мама покрасила пол, выбелила печурку, повесила на окошко занавеску, приготовила постель и сшила две рубашки для роженицы. Немалых трудов стоило уговорить женщину покинуть шалаш и перейти в домик, но в конце концов роженицу уломали. Мать сводила ее в баню, помогла помыться, учитель доставил из Богородска акушерку, и она приняла первые роды. Это была маленькая, но победа, и позже уже не нужно было никого уговаривать. Ведь, как рассказывали сами нивхи, случалось, когда новорожденного обливали холодной водой на морозе, он умирал. Нивхи относились к такой потере покорно и жертвенно — если ребенок скончался, значит, так было написано ему на роду, значит, боги не
хотели принять его на земле и сразу отправили к «верхним» людям. И было удивительно, что нивхи легко расстались с таким суеверием, убедившись, что боги не гневаются на них за то, что женщины рожают теперь не в холодном шалаше, а в теплом и чистом домике. Первых мальчиков, родившихся в стойбище, называли в честь учителя Юриями, а девочек в честь мамы Еленами — нивхи умели быть благодарными...
Незаметно подкралась весна, с гор повеяло теплым ветром, лед на Амуре взбух, посинел, обнажились, как клыки, прозрачные торосы, и однажды ночью река вскрылась, зашумела освобождено и пошла шуга. Плыли мимо берегов льдины, громоздясь друг на друга, лезли на песчаные отмели, крошились, звенели. Потом река вдруг очистилась ото льда, заплескалась синими волнами, покатила их к далекому океану. Из глухой чащобы выходили к Амуру отощавшие за зиму медведицы, жадно хватали ноздрями талый, полный запахов пробуждавшейся земли, ветер. Берега одевались в зеленый наряд, брызгали фиолетовыми пятнами первые подснежники, а потом заполыхал багрово-сиреневый цвет багульника...
Но вместе с запахами отогретой земли и прошлогодних листьев учитель уловил как-то непонятный запах вони — она накатывала на стойбище, вызывая тошноту. Когда немного подсохло, он повел своих питомцев в ближний лесок, одетый первыми клейкими листочками, и там увидел висевшие на ветках деревьев свертки из бересты...
— Что это такое?— спросил он.
— Это маленький, который Карачи,— ответил один из учеников.— Ну умирал...
Учитель поморщился. Мне даже показалось, что ему стало на мгновение дурно, но, пересилив себя, он молчал, чтобы никого не обидеть своей брезгливостью. Стало ясно, что вокруг стойбища располагалось открытое кладбище, на опушке хоронили младенцев, завертывая в тряпье, укутывая в бересту и подвешивая на деревья, а дальше взрослых: в глубине леса стояли срубленные из жердей домики, похожие на конуру, и когда я приблизился к одному из них и заглянул в щель, то увидел сидящего на земле мертвеца. На высохшем скелете болтались лохмотья халата, скалился полуоткрытым ртом голый череп. В другие домики мы не стали заглядывать. У меня шли мурашки по спине,
а нивхи вели себя на удивление спокойно, не испытывая ни страха, ни тошноты, и охотно рассказывали, как хоронят охотников и рыбаков, усаживая их на землю в наскоро сбитых домиках, прислоняют спиной к одной из стенок, а рядом кладут его трубку, запас табака, без которого никому не обойтись, и особо любимые им вещи...
— Раньше наше племя сжигало мертвых,— сказал один из школьников.— Об этом мало кто помнит... Теперь, чтобы не обижать усопших, их оставляют поближе к родной юрте...
Учитель слушал внимательно, питомцы интерната ничего не скрывали, говорили обо всем, как на исповеди. Через неделю он собрал в школе всех жителей стойбища и уговорил очистить лес от висевших на деревьях свертков и могильных домиков. Для кладбища отвели новое место, в трех верстах от Ухты... Затем учитель объявил неделю чистоты, обещав за лучшую юрту хорошую премию, и в стойбище началось нечто невообразимое — нивхи чистили свои жилища, белили печки, которые никогда до этого не белили, мели, поднимая столбы пыли, улицу, хотя в стойбище и не было настоящей улицы, а лишь некое пространство, которое отделяло одну юрту от другой, мусор сносили в большие кучи и поджигали. Конечно, нивхи старались не ради премии и награды, никто не хотел ударить в грязь лицом друг перед другом, и вскоре им самим вся эта неделя чистоты показалась праздником, не менее интересным, чем медвежий праздник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203
После праздника учитель явился к обеду опечаленный и расстроенный и рассказал матери, что одна из нивхянок собралась рожать, а ее выгнали из теплой юрты на мороз и поселили в ветхом, насквозь продуваемом ветром шалаше. В шалаш набросали несколько шкур, развели костер перед входом, но вряд ли роженице это могло заменить юрту.
— Да что они, ополоумели?— вскинулась мать и кинулась одеваться.
— Постойте, Елена Леонтьевна!— придержал ее учитель.— Я там тоже горячился и доказывал, что так нельзя, но по их поверьям — рожать в юрте грех, потому что в ней могут поселиться злые духи... Тут нужно найти иной выход...
И он его нашел — привез из Богородска знакомого плотника, готовую раму, дверь, и рядом с баней за двое суток вырос однокомнатный, с сенями, домик из мелкого накатника, печник сложил небольшую печурку, мама покрасила пол, выбелила печурку, повесила на окошко занавеску, приготовила постель и сшила две рубашки для роженицы. Немалых трудов стоило уговорить женщину покинуть шалаш и перейти в домик, но в конце концов роженицу уломали. Мать сводила ее в баню, помогла помыться, учитель доставил из Богородска акушерку, и она приняла первые роды. Это была маленькая, но победа, и позже уже не нужно было никого уговаривать. Ведь, как рассказывали сами нивхи, случалось, когда новорожденного обливали холодной водой на морозе, он умирал. Нивхи относились к такой потере покорно и жертвенно — если ребенок скончался, значит, так было написано ему на роду, значит, боги не
хотели принять его на земле и сразу отправили к «верхним» людям. И было удивительно, что нивхи легко расстались с таким суеверием, убедившись, что боги не гневаются на них за то, что женщины рожают теперь не в холодном шалаше, а в теплом и чистом домике. Первых мальчиков, родившихся в стойбище, называли в честь учителя Юриями, а девочек в честь мамы Еленами — нивхи умели быть благодарными...
Незаметно подкралась весна, с гор повеяло теплым ветром, лед на Амуре взбух, посинел, обнажились, как клыки, прозрачные торосы, и однажды ночью река вскрылась, зашумела освобождено и пошла шуга. Плыли мимо берегов льдины, громоздясь друг на друга, лезли на песчаные отмели, крошились, звенели. Потом река вдруг очистилась ото льда, заплескалась синими волнами, покатила их к далекому океану. Из глухой чащобы выходили к Амуру отощавшие за зиму медведицы, жадно хватали ноздрями талый, полный запахов пробуждавшейся земли, ветер. Берега одевались в зеленый наряд, брызгали фиолетовыми пятнами первые подснежники, а потом заполыхал багрово-сиреневый цвет багульника...
Но вместе с запахами отогретой земли и прошлогодних листьев учитель уловил как-то непонятный запах вони — она накатывала на стойбище, вызывая тошноту. Когда немного подсохло, он повел своих питомцев в ближний лесок, одетый первыми клейкими листочками, и там увидел висевшие на ветках деревьев свертки из бересты...
— Что это такое?— спросил он.
— Это маленький, который Карачи,— ответил один из учеников.— Ну умирал...
Учитель поморщился. Мне даже показалось, что ему стало на мгновение дурно, но, пересилив себя, он молчал, чтобы никого не обидеть своей брезгливостью. Стало ясно, что вокруг стойбища располагалось открытое кладбище, на опушке хоронили младенцев, завертывая в тряпье, укутывая в бересту и подвешивая на деревья, а дальше взрослых: в глубине леса стояли срубленные из жердей домики, похожие на конуру, и когда я приблизился к одному из них и заглянул в щель, то увидел сидящего на земле мертвеца. На высохшем скелете болтались лохмотья халата, скалился полуоткрытым ртом голый череп. В другие домики мы не стали заглядывать. У меня шли мурашки по спине,
а нивхи вели себя на удивление спокойно, не испытывая ни страха, ни тошноты, и охотно рассказывали, как хоронят охотников и рыбаков, усаживая их на землю в наскоро сбитых домиках, прислоняют спиной к одной из стенок, а рядом кладут его трубку, запас табака, без которого никому не обойтись, и особо любимые им вещи...
— Раньше наше племя сжигало мертвых,— сказал один из школьников.— Об этом мало кто помнит... Теперь, чтобы не обижать усопших, их оставляют поближе к родной юрте...
Учитель слушал внимательно, питомцы интерната ничего не скрывали, говорили обо всем, как на исповеди. Через неделю он собрал в школе всех жителей стойбища и уговорил очистить лес от висевших на деревьях свертков и могильных домиков. Для кладбища отвели новое место, в трех верстах от Ухты... Затем учитель объявил неделю чистоты, обещав за лучшую юрту хорошую премию, и в стойбище началось нечто невообразимое — нивхи чистили свои жилища, белили печки, которые никогда до этого не белили, мели, поднимая столбы пыли, улицу, хотя в стойбище и не было настоящей улицы, а лишь некое пространство, которое отделяло одну юрту от другой, мусор сносили в большие кучи и поджигали. Конечно, нивхи старались не ради премии и награды, никто не хотел ударить в грязь лицом друг перед другом, и вскоре им самим вся эта неделя чистоты показалась праздником, не менее интересным, чем медвежий праздник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203