Укроти он Никона вовремя, может, и не поднялась бы смута, не пролилась невинная кровь... Тяжко, ох как тяжко теперь крепить и ставить все на прежнее место, нелегко собрать в единый кулак то, что подрасшаталось. Сколько ни грози, ни злобствуй, в кулаке всех не удержишь, рано или поздно пальцы разожмутся, и вся сила уйдет через них в песок, и мощь державы пошатнется. Много он народишку извел и в походах, и покоряя вспыхнувшие, как лесные пожары, бунты, а чего добился? Русь все та же, нищая, голодная, не собралась под одной крышей, вся в разброде. Одна слава, что держава размахнулась до возможных границ, понастроила на окраинах остроги, докатилась до Амура, пробивается к ближним и дальним морям. Но, верно, судьбой ей предначертано так шириться и раздвигаться, еще Грозный сбивал земли княжеств в одну кучу, чтоб после царства татарвы никто не смел и подступиться к Руси. Оттого и забирали под свою руку разные народы, не глядели на лица, светлые они или темные, пытаясь обратить всех в единую веру. И хотя стали грозящей силой на рубежах, покоя все равно не было, да и откуда быть ему, если сами раскололи народ, отпугнули чуждыми для него обычаями и обрядами, посрамили веру отцов и дедов.
Хватала сердце дикая боль, словно кречет вонзался острыми когтями и долго терзал, и надо было стиснуть зубы, переждать, замолить ее, обратившись к Богу... Ведь не себя он любил, не себя ради злобствовал на бояр, когда они тянули каждый в свою сторону. Нет, не о себе он радел, стараясь достичь Амура, иных границ, преуспевая в тех дерзаниях, а вот заканчивал свой век бесславно, как простой смертный и раб. И к чему ему, раздавленному бессилием, те завоеванные леса, и тундры, и озера, и реки, к чему была страсть загонять люд под одну крышу, будто над той крышей нет высокого неба, а повыше, в недоступной безбрежности — Бога, перед которым каждому надлежит держать свой ответ... Ведь раскола все равно было не избежать, потому что всегда живут в человеке два несоединимых конца — добро и зло, и никто еще не додумался, как связать их воедино, если бессилен разум остановить вечную распрю, длящуюся в душе человека...
За неделю до кончины государя пала Соловецая обитель. Воеводе Мещеринову принесла победу слепая
удача — из монастыря объявился ночью перебежчик, чернец Феоктист, и, указав потайной ход в монастырь, предал братию черной изменой. И в ночь под сочельник, когда в монастыре шли рождественские праздничные службы, горели огни в соборе, двигались крестные ходы с фонарями и хоругвями, воевода начал последний приступ. Едва стихли службы и монахи разбрелись по кельям, оставив лишь дозорных и караульных на башнях и стенах, чернец повел стрельцов глухим и мало кому ведомым лазом, открыв тем самым Святые ворота. И началась кровавая гульба — злые и голодные стрельцы тут же с ходу порубили дозорных бердышами, ворвались в собор, посекли ризничного монаха, жгли, грабили, нажирались до отвала, секли всех, кто попадался под руку, слепо и жестоко мстили за уроны и поражения прежних лет. Архимандрита с его двадцатью семью начальными монахами Мещеринов повелел вздернуть на виселицу, остальных хватали после первых слов признания, рубили, вешали десятками на наспех сколоченных виселицах, и ветер раскачивал их окоченевшие тела; иных, раздев донага на льду, кидали в темные проруби, и снег и лед окрасился липкой кровью, точно облитый отсветом огневого заката.
Долгожданная весть о взятии еретического монастыря не принесла государю утешения, не помогла одолеть хворь. Он слабел с каждым часом и сквозь наползающий жар и бредовую сумятицу уже плохо различал даже лица, а когда понял, что Соловецкая обитель пала, разорена дотла, что супротивные монахи побиты и наказаны лютой смертью числом не менее пятисот, вдруг ужаснулся охватившей стрельцов ненависти, одним ударом они сносили головы монахам в самом соборе, творя кощунство и оскверняя святую обитель.
Аввакуму в Пустозерске неведомо каким путем становилось известно то, что творилось в те дни во дворце, словно он находился не за сотни верст от столицы, а хоронился где-то в царских покоях, а потом обо всем, что узрел, разносил по всему свету, мешая быль с небылью: «Никониане! Видите, видите своего царя Алексея хрипяща и стонуща. Расслаблен он еще до смерти, прежде суда осужден, еще до бесконечных мук мучим...» По словам протопопа выходило, что государь в предсмертные минуты заглянул в адову пропасть, пал
на колени перед святыми ликами и возопил, колотя себя в грудь бессильными кулачками.
«Господа мои, старцы соловецкие, утешьте меня, чтобы я покаялся в воровстве моем царском, в том, что делал я беззаконно, что ради игрушек бросил веру, Христа опять распинал, а молодую панну сделал своей богородицей, бритого детину — богословом, а вашу Соловецкую обитель под меч подклонил, до пятисот братии и больше... Иных за ребра вешал, иных во льду морозил, а живых боярынь, живыми засадя, уморил в пятисаженных ямах... Господа мои, отпустите мне это все, утешьте».
Было оно так или нет, или рождалось в слухах, но никто не отозвался на мольбы и стоны государя — из ушей, рта и ноздрей царя уже безостановочно шла кровь, и ее не могли унять ни травяными настоями, ни хлопчатыми мягкими бумагами, затыкая ноздри и горло. Приходя в себя на краткое время, Алексей Михайлович униженно просил: «Пощадите! Пощадите!» Ближние пытали — у кого он просит пощады, кому бьет земные поклоны, к кому простирает свои костлявые тряские руки, и царь в беспамятстве и ужасе бормотал, жалобно всхлипывая:
— Соловецкие старцы пилами трут меня... Велите войску отступить от монастыря их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203