ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Она нещадно его ругала, что он связался с каким-то китайцем и отдал ему все хранившиеся на черный день золотники, намытые дядей в один из его отхожих промыслов, когда он работал на золотом прииске, где, кроме постоянной работы по найму, все старатели еще рылись каждый свободный час в бросовом песке, отыскивая крупицы для себя. Дядя Моисей твердил, что китаец очень хороший человек, и, когда мы приплывем в Николаевск, он сразу снабдит нас мукой, сахаром, рыбой и даже синей дабой, чтобы сшить ребятишкам обнову.
— Где живет китаец?— не отступала тетя Ириша.— Как его хоть зовут?
— Тут все его знают,— уверенно отвечал дядя.— А зовут не то Чи-сан, не то Чи-хан. Верный человек, это ж сразу видать...
— Иди разыщи его и приведи сюда!— грозно приказала тетя.
Дядя Моисей исчез, долго плутал где-то среди частных лавчонок и в толпе на берегу, но вернулся довольный, растягивая в улыбке рот и потрясая какой-то бумажкой.
— Я же вам говорил, человек верный!— радостно забубнил он.— Вот, бумажку дал для крепости!.. Документ с печатью!
При ближайшем рассмотрении бумажка оказалась обыкновенным клочком с каракулями и темным чернильным пятном внизу под закорючкой подписи, как будто кто-то почернил пятак и приложил его вместо печати... Тетя Ириша с маху дала затрещину дяде и вместе с мамой бросилась на поиски китайца, но его, как говорится, и след простыл: оказалось, он обморочил своими посулами еще несколько других простофиль, неграмотных и темных, как и дядя Моисей. Выманив у них деньги и припрятанное золотишко, он скрылся... Дядю эта весть пришибла настолько, что он даже не отвечал на яростные наскоки тети Ириши, отмалчивался, был мрачнее тучи. Прежнюю уверенность, которую он приобрел за дорогу от Маёрихи, с него сдуло, как шелуху, и из хозяина семьи он снова превратился в бестолкового и никчемного мужика. Тетя Ириша в тот же вечер продала третий билет,— ведь, пока мы доберемся до рыбных промыслов, до даровой, как мнилось нам, рыбы, нужно чем-то кормиться. Надо было как-то
извернуться, кто-то из взрослых должен был проехать на пароходе без билета.
Утром объявили посадку, и на «Колумб» хлынула толпа, началась давка, лезли друг через друга, прогибались сходни, падали в воду узлы и сундуки, оголтелые женщины с орущими на руках ребятишками рвались вперед, стоял гомон, и гвалт, и стон, и плач; каждому хотелось захватить место получше, хотя вряд ли там были хорошие места. В большом полутемном помещении были сколочены двухэтажные нары, и неизвестно, кто выгадывал,— те ли, кто забирался в глубину и задыхался там в духоте, или те, кто устраивался с краю, у раскрытых дверей. Раньше хозяин возил в этой кормовой части лошадей и коров, и хотя перед посадкой, перед тем, как набить палубы и трюмы, старались вымыть застоявшийся запах мочи и навоза, толпу, до отказа заполнившую эти наспех сооруженные нары, встретила острая, щиплющая глаза вонь и спертый воздух долго стоявшей взаперти конюшни...
Отчалив на середину реки, бросили якорь на фарватере, чтобы проверить, все ли имеют билеты, и опять взмыл над Амуром стон, и плач, и надрывные крики, и просьбы, и мольбы, какого-то безбилетника, дюжего мужика, ссадили на берег. Иные безбилетники бросились в воду и вплавь достигали пристани, а моей маме пришлось прятаться. Поначалу она полезла под нары, распорола кофту и оцарапала до крови спину о торчавшие внизу гвозди, но удушающий запах мочи, которым был пропитан весь пол, выгнал ее назад... Тогда, прямо на глазах у других пассажиров, ее положили к стене, завалили одеялами, разным тряпьем, а сверху еще посадили нас, пятерых ребятишек. Когда проверка кончилась и нас согнали, а вещи раскидали, мать была уже без сознания. Она лежала вся синяя, намертво стиснув губы. Но никто однако не бросился за помощью, сами разжали ей ножом зубы, влили молока, положили ближе к двери, и она начала постепенно розоветь, приходя в себя. Я уселся возле на корточках и, размазывая слезы по щекам, скулил, как покинутый щенок... Теперь, при следующих проверках, ее прятали, оставляя в ворохе одежды и одеял небольшую дыру, чтобы было чем дышать, но и после двух-, трехчасового захоронения она лежала потом почти целый день как больная... Я шнырял по пароходу в надежде, что кто-то, заметив голодный блеск моих глаз, протянет мне кусок хлеба.
Однажды, услышав пиликавшего на скрипке полуслепого старика, подхваченный задорящими звуками музыки, я начал, как цыганенок, лихо отплясывать, рассыпая на корме частую дробь босыми ногами. Тотчас образовался круг, кто хлопал в ладоши в лад перестуку, кто подбадривал криками: «Молодец, парнишка! Пляши, раз душа просит! Где наша не пропадала!» Но самоё удивительное было то, что рядом с картузом, куда бросали мелочь игравшему старику, стали класть куски хлеба и другой еды уже для меня. Я заробел, засмущался, но кто-то, задрав подол моей рубашки, сложил все куски туда и легко подтолкнул в спину: «Бери! Честно заработал! Считай, что кормилец!»
До Николаевска мы плыли две недели, приставали ко всем деревням, матросы выгружали из трюма мешки с мукой, катили по сходням бочки, труском бежали грузчики с крючьями на спине, приспособленными для носки тяжелых вещей, на борт парохода по цепочке передавали дрова, разбирая заготовленные на берегу поленницы: «Колумб» работал в те времена на дровах, как и все пароходы... Если пароход стоял у пристани долго, то мы успевали с тетей Иришей обежать деревню, попросить милостыню...
В Николаевск мы прибыли глубокой ночью, пришвартовались к пристани, и те, что плыли без билета, сумели покинуть пароход крадучись, перемахнув на причал, но дядя Моисей не был настолько ловок и сноровист, чтобы помочь матери исчезнуть с «Колумба» незаметно, и мы с ней были в страшной тревоге, боясь, что нас повезут обратно в Благовещенск;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203
— Где живет китаец?— не отступала тетя Ириша.— Как его хоть зовут?
— Тут все его знают,— уверенно отвечал дядя.— А зовут не то Чи-сан, не то Чи-хан. Верный человек, это ж сразу видать...
— Иди разыщи его и приведи сюда!— грозно приказала тетя.
Дядя Моисей исчез, долго плутал где-то среди частных лавчонок и в толпе на берегу, но вернулся довольный, растягивая в улыбке рот и потрясая какой-то бумажкой.
— Я же вам говорил, человек верный!— радостно забубнил он.— Вот, бумажку дал для крепости!.. Документ с печатью!
При ближайшем рассмотрении бумажка оказалась обыкновенным клочком с каракулями и темным чернильным пятном внизу под закорючкой подписи, как будто кто-то почернил пятак и приложил его вместо печати... Тетя Ириша с маху дала затрещину дяде и вместе с мамой бросилась на поиски китайца, но его, как говорится, и след простыл: оказалось, он обморочил своими посулами еще несколько других простофиль, неграмотных и темных, как и дядя Моисей. Выманив у них деньги и припрятанное золотишко, он скрылся... Дядю эта весть пришибла настолько, что он даже не отвечал на яростные наскоки тети Ириши, отмалчивался, был мрачнее тучи. Прежнюю уверенность, которую он приобрел за дорогу от Маёрихи, с него сдуло, как шелуху, и из хозяина семьи он снова превратился в бестолкового и никчемного мужика. Тетя Ириша в тот же вечер продала третий билет,— ведь, пока мы доберемся до рыбных промыслов, до даровой, как мнилось нам, рыбы, нужно чем-то кормиться. Надо было как-то
извернуться, кто-то из взрослых должен был проехать на пароходе без билета.
Утром объявили посадку, и на «Колумб» хлынула толпа, началась давка, лезли друг через друга, прогибались сходни, падали в воду узлы и сундуки, оголтелые женщины с орущими на руках ребятишками рвались вперед, стоял гомон, и гвалт, и стон, и плач; каждому хотелось захватить место получше, хотя вряд ли там были хорошие места. В большом полутемном помещении были сколочены двухэтажные нары, и неизвестно, кто выгадывал,— те ли, кто забирался в глубину и задыхался там в духоте, или те, кто устраивался с краю, у раскрытых дверей. Раньше хозяин возил в этой кормовой части лошадей и коров, и хотя перед посадкой, перед тем, как набить палубы и трюмы, старались вымыть застоявшийся запах мочи и навоза, толпу, до отказа заполнившую эти наспех сооруженные нары, встретила острая, щиплющая глаза вонь и спертый воздух долго стоявшей взаперти конюшни...
Отчалив на середину реки, бросили якорь на фарватере, чтобы проверить, все ли имеют билеты, и опять взмыл над Амуром стон, и плач, и надрывные крики, и просьбы, и мольбы, какого-то безбилетника, дюжего мужика, ссадили на берег. Иные безбилетники бросились в воду и вплавь достигали пристани, а моей маме пришлось прятаться. Поначалу она полезла под нары, распорола кофту и оцарапала до крови спину о торчавшие внизу гвозди, но удушающий запах мочи, которым был пропитан весь пол, выгнал ее назад... Тогда, прямо на глазах у других пассажиров, ее положили к стене, завалили одеялами, разным тряпьем, а сверху еще посадили нас, пятерых ребятишек. Когда проверка кончилась и нас согнали, а вещи раскидали, мать была уже без сознания. Она лежала вся синяя, намертво стиснув губы. Но никто однако не бросился за помощью, сами разжали ей ножом зубы, влили молока, положили ближе к двери, и она начала постепенно розоветь, приходя в себя. Я уселся возле на корточках и, размазывая слезы по щекам, скулил, как покинутый щенок... Теперь, при следующих проверках, ее прятали, оставляя в ворохе одежды и одеял небольшую дыру, чтобы было чем дышать, но и после двух-, трехчасового захоронения она лежала потом почти целый день как больная... Я шнырял по пароходу в надежде, что кто-то, заметив голодный блеск моих глаз, протянет мне кусок хлеба.
Однажды, услышав пиликавшего на скрипке полуслепого старика, подхваченный задорящими звуками музыки, я начал, как цыганенок, лихо отплясывать, рассыпая на корме частую дробь босыми ногами. Тотчас образовался круг, кто хлопал в ладоши в лад перестуку, кто подбадривал криками: «Молодец, парнишка! Пляши, раз душа просит! Где наша не пропадала!» Но самоё удивительное было то, что рядом с картузом, куда бросали мелочь игравшему старику, стали класть куски хлеба и другой еды уже для меня. Я заробел, засмущался, но кто-то, задрав подол моей рубашки, сложил все куски туда и легко подтолкнул в спину: «Бери! Честно заработал! Считай, что кормилец!»
До Николаевска мы плыли две недели, приставали ко всем деревням, матросы выгружали из трюма мешки с мукой, катили по сходням бочки, труском бежали грузчики с крючьями на спине, приспособленными для носки тяжелых вещей, на борт парохода по цепочке передавали дрова, разбирая заготовленные на берегу поленницы: «Колумб» работал в те времена на дровах, как и все пароходы... Если пароход стоял у пристани долго, то мы успевали с тетей Иришей обежать деревню, попросить милостыню...
В Николаевск мы прибыли глубокой ночью, пришвартовались к пристани, и те, что плыли без билета, сумели покинуть пароход крадучись, перемахнув на причал, но дядя Моисей не был настолько ловок и сноровист, чтобы помочь матери исчезнуть с «Колумба» незаметно, и мы с ней были в страшной тревоге, боясь, что нас повезут обратно в Благовещенск;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203