ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
И. Неужели тебе не стыдно быть ее хвостиком? 3.». Я стал внимательно следить за сумкой и партой, старался не отлучаться на переменке в коридор или не выбегать на улицу, но стоило мне один раз выскочить и запустить один снежок в своего друга, как уже новая записка была втиснута в мою тетрадь. Особенно меня рассмешила четвертая записка, где 3. уверяла меня, что «Д. И. все равно не женится на тебе!». Я сгорал от желания поделиться новой тайной со своим другом, но всякий раз меня что-то останавливало. Но однажды записка выскользнула из учебника на пол, Васька поднял ее, прочитал и фыркнул презрительно:
— Вот дурища эта Зинка!
— Какая Зинка? Их же у нас три...
— Конечно самая большая — вон та дылда! — Васька мотнул головой в сторону Зины Воропаевой, рослой и некрасивой девочки с кривыми зубами.— Наверно, втюрилась в тебя, раз пишет такую чепуху!
— Втюри-илась?— удивился я, потому что меньше всего думал о том, что могу кому-то понравиться из девочек своего класса.— Да разве в меня можно втюриться? Рыжий, весь в веснушках...
— Ну мало ли что!
Мое чувство к Дине Ивановне не тускнело, скорее, становилось более глубоким. Я берег его от чужого любопытства и насмешек, чтобы не обидеть учительницу, которая в свои двадцать лет даже и не догадывалась ни о чем.
Затем произошло нечто необычное, что заставило меня забыть на время о своем чувстве. Обычно каждую субботу я становился на лыжи и, прикрепив за спиной сумку с учебниками и тетрадями, бежал по снежной целине через Амур к стойбищу Ухта, где меня всегда с нетерпением ждали истосковавшаяся за неделю мама и отчим, к которому я успел не только привыкнуть, но и привязаться душой. Почтарь, у которого я жил, кормилея со своей семьей скудно — соленая отварная рыба с картошкой, каша, капуста, мороженая брусника, и так изо дня в день, всю зиму. Мама же к моему приходу припасала что-нибудь вкусное, и за два дня, что я гостил в стойбище, я отъедался вволю и мясом, и пирожками, и компотом, и хрустящим хворостом. Однажды мне не удалось вырваться на воскресенье домой и утром я сел завтракать с семьей почтаря. В будние дни он сиживал во второй половине дома, где находилась почта, и выходил оттуда лишь под вечер — очень усталый и молчаливый, держался со мной и со своими детьми суховато-вежливо. За столом у нас обычно царила спокойная тишина, и меня, привыкшего к своеволию и веселью, это несколько угнетало. В то памятное утро строгий порядок был нарушен. Геннадий Степанович был явно озабочен чем-то, вел себя непривычно суетливо и, видимо, колебался — делиться ли ему своим беспокойством с нами.
— Странное пришло письмо в Богородск,— наконец, не выдержав, близоруко щурясь и разглядывая на свет стакан густо заваренного чая, тихо сказал он.— Адресовано какому-то Елизару Мальцеву, а у нас в округе нет никаких Мальцевых...
— А откуда письмо?— поинтересовалась жена.
— В том-то и дело, что письмо весьма важное, за сургучной печатью и довольно большое... Судя по обратному адресу и маркам, оно пришло из Америки...
— Наверное, в Николаевске кто-то ошибся и его заслали к нам,— сказала жена.— Отправь обратно, и там все выяснят...
Меня будто кольнуло в самое сердце, я порывался высказать свою догадку, но не смел нарушить разговор взрослых, пока, наконец, не решился:
— Не надо отсылать это письмо, дядя Гена!.. Это мне написали...
— Не мели вздор!—сурово оборвал меня почтарь.— Тебя никто не спрашивает, сиди и ешь...
— Да нет, дядя Гена!— с упрямством повторил я.— Моя ведь фамилия Мальцев, а не Пупко... Пупко это по отчиму, и зовут меня не Зоря, а Елизар... Если не верите, так спросите маму!
— Постой, постой!— Геннадий Семенович разглядывал меня так, будто видел впервые.— А ты не врешь?
— Честное пионерское!
— А ведь мальчик прав,— неожиданно заявила жена почтаря.— Мне его мать рассказывала о своем первом муже, он пропал без вести... Возможно, это от него... Вскрывай письмо, чего там!
Геннадий Семенович сходил на вторую половину дома и вынес большое белое письмо с малиновой сургучной печатью.
— Подай мне ножницы,— распорядилась жена почтаря.
Она аккуратно срезала край твердого конверта и вынула из него большую, в величину конверта, фотографию.
— Батюшки! Да это же вылитый Зоря!— воскликнула она и, порывисто притянув меня, поцеловала в щеку.— Боже мой! Из самой Америки к нам дошло!
На карточке был снят во весь рост могучего сложения человек в темном, ладно сидевшем на нем костюме, белой рубашке с галстуком, из кармана пиджака торчал краешек носового платка. Он стоял в каком-то саду, среди деревьев и серых валунов, опустив вдоль тела сильные и длинные руки, на правой руке виднелось кольцо. У него было открытое широкоскулое лицо, темные волосы гладко зачесаны назад. Этот человек, улыбавшийся с карточки, казался человеком из другого мира. Не только в Богородске, но и в Николаевске редко встречался кто-то при галстуке, по тогдашним понятиям так одевались лишь богатые нэпманы, чуждые нам по духу. Предметом зависти всех мальчишек была защитного цвета юнгштурмовка с портупеей через плечо и широким ремнем, такую юнгштурмовку носил в Богородске секретарь местной комсомольской ячейки, и все смотрели на него с нескрываемым восхищением. Когда он шел по улице, поскрипывая сапогами, подтянутый, стройный, то походил на командира Красной Армии.
— Смахивает на чистого буржуя,— проговорил после некоторого молчания почтарь, быстро взглядывая то на карточку, то на меня.— Да, сходство несомненное... И теперь уж придется нам это письмо прочитать, раз мы его вскрыли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203
— Вот дурища эта Зинка!
— Какая Зинка? Их же у нас три...
— Конечно самая большая — вон та дылда! — Васька мотнул головой в сторону Зины Воропаевой, рослой и некрасивой девочки с кривыми зубами.— Наверно, втюрилась в тебя, раз пишет такую чепуху!
— Втюри-илась?— удивился я, потому что меньше всего думал о том, что могу кому-то понравиться из девочек своего класса.— Да разве в меня можно втюриться? Рыжий, весь в веснушках...
— Ну мало ли что!
Мое чувство к Дине Ивановне не тускнело, скорее, становилось более глубоким. Я берег его от чужого любопытства и насмешек, чтобы не обидеть учительницу, которая в свои двадцать лет даже и не догадывалась ни о чем.
Затем произошло нечто необычное, что заставило меня забыть на время о своем чувстве. Обычно каждую субботу я становился на лыжи и, прикрепив за спиной сумку с учебниками и тетрадями, бежал по снежной целине через Амур к стойбищу Ухта, где меня всегда с нетерпением ждали истосковавшаяся за неделю мама и отчим, к которому я успел не только привыкнуть, но и привязаться душой. Почтарь, у которого я жил, кормилея со своей семьей скудно — соленая отварная рыба с картошкой, каша, капуста, мороженая брусника, и так изо дня в день, всю зиму. Мама же к моему приходу припасала что-нибудь вкусное, и за два дня, что я гостил в стойбище, я отъедался вволю и мясом, и пирожками, и компотом, и хрустящим хворостом. Однажды мне не удалось вырваться на воскресенье домой и утром я сел завтракать с семьей почтаря. В будние дни он сиживал во второй половине дома, где находилась почта, и выходил оттуда лишь под вечер — очень усталый и молчаливый, держался со мной и со своими детьми суховато-вежливо. За столом у нас обычно царила спокойная тишина, и меня, привыкшего к своеволию и веселью, это несколько угнетало. В то памятное утро строгий порядок был нарушен. Геннадий Степанович был явно озабочен чем-то, вел себя непривычно суетливо и, видимо, колебался — делиться ли ему своим беспокойством с нами.
— Странное пришло письмо в Богородск,— наконец, не выдержав, близоруко щурясь и разглядывая на свет стакан густо заваренного чая, тихо сказал он.— Адресовано какому-то Елизару Мальцеву, а у нас в округе нет никаких Мальцевых...
— А откуда письмо?— поинтересовалась жена.
— В том-то и дело, что письмо весьма важное, за сургучной печатью и довольно большое... Судя по обратному адресу и маркам, оно пришло из Америки...
— Наверное, в Николаевске кто-то ошибся и его заслали к нам,— сказала жена.— Отправь обратно, и там все выяснят...
Меня будто кольнуло в самое сердце, я порывался высказать свою догадку, но не смел нарушить разговор взрослых, пока, наконец, не решился:
— Не надо отсылать это письмо, дядя Гена!.. Это мне написали...
— Не мели вздор!—сурово оборвал меня почтарь.— Тебя никто не спрашивает, сиди и ешь...
— Да нет, дядя Гена!— с упрямством повторил я.— Моя ведь фамилия Мальцев, а не Пупко... Пупко это по отчиму, и зовут меня не Зоря, а Елизар... Если не верите, так спросите маму!
— Постой, постой!— Геннадий Семенович разглядывал меня так, будто видел впервые.— А ты не врешь?
— Честное пионерское!
— А ведь мальчик прав,— неожиданно заявила жена почтаря.— Мне его мать рассказывала о своем первом муже, он пропал без вести... Возможно, это от него... Вскрывай письмо, чего там!
Геннадий Семенович сходил на вторую половину дома и вынес большое белое письмо с малиновой сургучной печатью.
— Подай мне ножницы,— распорядилась жена почтаря.
Она аккуратно срезала край твердого конверта и вынула из него большую, в величину конверта, фотографию.
— Батюшки! Да это же вылитый Зоря!— воскликнула она и, порывисто притянув меня, поцеловала в щеку.— Боже мой! Из самой Америки к нам дошло!
На карточке был снят во весь рост могучего сложения человек в темном, ладно сидевшем на нем костюме, белой рубашке с галстуком, из кармана пиджака торчал краешек носового платка. Он стоял в каком-то саду, среди деревьев и серых валунов, опустив вдоль тела сильные и длинные руки, на правой руке виднелось кольцо. У него было открытое широкоскулое лицо, темные волосы гладко зачесаны назад. Этот человек, улыбавшийся с карточки, казался человеком из другого мира. Не только в Богородске, но и в Николаевске редко встречался кто-то при галстуке, по тогдашним понятиям так одевались лишь богатые нэпманы, чуждые нам по духу. Предметом зависти всех мальчишек была защитного цвета юнгштурмовка с портупеей через плечо и широким ремнем, такую юнгштурмовку носил в Богородске секретарь местной комсомольской ячейки, и все смотрели на него с нескрываемым восхищением. Когда он шел по улице, поскрипывая сапогами, подтянутый, стройный, то походил на командира Красной Армии.
— Смахивает на чистого буржуя,— проговорил после некоторого молчания почтарь, быстро взглядывая то на карточку, то на меня.— Да, сходство несомненное... И теперь уж придется нам это письмо прочитать, раз мы его вскрыли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203