— Добро пожаловать на родную землю... Прими, наш дорогой земляк, хлеб и соль от своих сельчан...
Душа моя омылась светлой печалью, я забыл о всех наставлениях председателя и бросился к старику, словно к моему родному деду Аввакуму, чуть не повис на нем, обнимая и целуя, а когда опомнился, под одобрительный гул и смех зала отломил корочку от горбушки каравая, посолил ее и начал торопливо прожевывать, давясь от напряжения. Потом, положив каравай на стол, я шагнул к краю сцены, поближе к трибунке, но почему-то не втиснулся в нее, а остался стоять чуть в стороне, выискивая в густых рядах какое-нибудь лицо, которое помогло бы мне избавиться от вяжущей неловкости, и вдруг наткнулся на чистые, восторженные глаза мальчика, сидевшего с полуоткрытым ртом на полу перед сценой. Он смотрел на меня так, точно ожидал какого-то чуда, и воображение тут же подсказало, что это я сам гляжу на себя из глубин и дали своего детства.
И здесь со мной случилось то, чего ни разу не бывало: губы мои дрогнули, и я заплакал. Я стоял, опираясь правой рукой о край трибунки, и проглатывал один спазм за другим, не вытирал бегущих по щекам слез. В зале стало совсем тихо, пока кто-то не крикнул из дальних рядов: «Налейте ему воды!»
Мне протянули стакан, я с трудом отпил два-три глотка. Все сидели не шелохнувшись, ждали, когда я справлюсь с волнением; захныкал ребенок на руках у женщины, но она живо успокоила его, дав грудь, прикрывши ее полушалком; немо стыли на полу ребятишки, глаза мальчика уже не ждали чуда, а были полны сострадания. Наконец я переборол тугой глоток, поставил недопитый стакан на трибунку и произнес первые слова... Я сказал, что никогда не думал, что вот так, вроде бы без особой причины, ни с того ни с сего заплачу принародно, пусть земляки простят мне эту слабость. А впрочем, может, то и не слабость вовсе, а нечто такое, что можно понять, но сразу не объяснишь.
Земляки слушали меня чутко и напряженно, лишь иногда пробегал по рядам, как по волнам ржи, легкий шорох, а затем все опять затягивала плотная тишь. И в эти минуты я видел не тех, кто заполнил зал, но их далеких предков, бредущих за натужно скрипевшими телегами, полными домашнего скарба, из одного конца российской державы в немыслимую даль другого. И земляки, сидевшие в зале, тоже должны были знать, что их сородичи шли сюда на поселение от польской
земли, кто по доброй охоте, кто поневоле, сбитые в пестрые толпы, но те, кто вышагивал тысячи верст по собственной воле, и те, кого гнали под конвоем, шли в надежде, что им где-то откроется обетованное сказочное Беловодье. Они двигались общинами, семьями, за что и прозваны были семейскими. Бесновато упрямые и фанатичные, гордые тем, что их отцы и деды не подчинились дьявольскому искушению Никона, семейские остались верны старой вере... Не смолкал тележный скрежет и скрип, плач детей, едко дымили костры временных становищ, лили дожди, за дождями проплывали голые леса, уже продуваемые стужей, а там завихрили метели, и пришлось наскоро рыть землянки где-нибудь у подножья лесистой горы, чтобы схорониться, как в норах, пережить лютые холода, кутая в овчины малых детишек и стариков. Но едва начинало по-весеннему припекать солнышко, как вылезали из дышавшего погребной сыростью нутра землянок, запрягали лошадей, вязали к подводам коров и трогались дальше, пролагая путь по бездорожью. Черной той дороге, мнилось, не будет ни конца ни края, она тянулась в яви и во сне, и почти не верилось, что когда-нибудь кончится эта изматывающая душу, засасывающая даль. Оставляя позади могилы с грубо сколоченными крестами, отревев по усопшему, опять поднимались и шли, семья за семьей, община за общиной, лишь бы затеряться в бескрайности незнакомых земель. Одни оседали сразу за Уралом, другие добредали до долинных распадков Забайкалья, а у кого хватило сил, добрались до самого Амура-батюшки. Падало в землю зерно, если удавалось покорежить целину и распахать на новине черную заплату поля, ждали, когда вызреет колос, чтобы собрать хлеб до единого зернышка, и снова шагали и шагали туда, где за каждым перевалом блазнилась вольная и сытая жизнь... Хлеб давал силу жить, молитва согревала душу, а крик новорожденного, зачатого в пути, крепил веру, что жизни нет предела и износа. Младенца крестили тут же под открытым небом в кадушке с подогретой водой, читали над ним слова церковного устава, и хотя в любой семье понимали, что лишний рот — это новые тяготы и муки, видели, однако, в том рождении божий промысел — ведь кому- то нужно было продолжать род семейский, передавать от отца к сыну огонь негасимой веры — он трепетал, как пламя тоненькой свечки, скрытой в ковше ладо
ней,— и пронести его через всю Россию, через никем немеренные версты. Бескрайняя, не знавшая пощады, изматывавшая силы дорога, холод и голод, хвори, несчастья и иные пагубы не только мытарили тело и душу, но заодно выковали и семейский характер — крутой и яростный, которому все было под стать,— и лихая удаль, с непременной долей риска, без чего жизнь не так красна и вольна, и песенная широта и понимание чужой беды, и непреклонная воля, смешанная с затаенной, ничего не прощающей ненавистью, и высокая крепость духа. Вот такому-то характеру и по плечу было утвердиться на новой, поначалу неласковой земле, пустить родовые корешки, свить семейное гнездо...
В тот вечер мне было легко и отрадно говорить, слова являлись как вдох и выдох, не было нужды подгонять память, она сама подсказывала нужные мысли. Я исповедовался перед земляками, в чем-то винясь, вспоминал о дедушке Аввакуме Сидоровиче Мальцеве, бабушке Ульяне, о матери, о своей семье, о жизни моих теток, которые сидели сейчас в пятом ряду, и все в зале крутили головами, чтобы разглядеть их, а они, кумачово разгорясь, продолжали держаться с учтивым достоинством, не желая уронить себя высокомерием или зазнайством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203