Услышав слова колодника, Петр поглядел на злодея с нескрываемым любопытством, не испытав привычного прилива ненависти. К нему уже не однажды подступало это любопытство, близкое к удивлению и тайному восхищению людьми, которые бесстрашно бросали роковые слова, сулившие им смерть. В эти минуты он хотел разгадать давно томившую его тайну — что же толкало людей такой породы на это безумие: одна ли обреченность и верность старой вере, злая ли безысходность человека, попавшего в пыточные застенки, или что-то еще, не доступное его разуму и пониманию? Неужели это так и останется неизвестным, и неужели никакая в мире власть и сила неспособны открыть сию тайну?.. А может, той тайне и цены нет, а он распинает ее на дыбе, сжигает в срубах, обращает в прах?
— Кто таков?—спросил Петр.
— Я вам о нем докладывал, ваше величество,— Толстой говорил быстро, частил, точно читал по бумаге.— Допрежь был капитаном в полку у фельдмаршала Бориса Петровича Шереметева... Ныне взят по «слову и делу государеву» из Предтеченского монастыря...
Монах, именем Василий, сын Андреев Левин, в монашестве Варлаам...
— Снят ли с монашеского чина?
— Обнажен Синодом и пыткам подлежит..
— Кто сказал на него «слово и дело»?
— Пензенский обыватель Федор, сын Семенов Каменщиков... Он тоже скован. Сидит в каземате..
Петр снял кафтан и шапку, расстегнул жилет из красной тафты, даже стащил с головы парик, свалил все на стол, прямо на бумаги, и, заняв место Толстого в кресле, заложил ногу на ногу; начальник канцелярии пересел ближе к камину, и малиновый отсвет от потрескивающих поленьев сполохами играл на его пухлом, любовно ухоженном, гладко выбритом лице.
— Не тот ли это Левин, что был во главе драгун, кои сопровождали царевича из Львова в Киев?
— Тот самый, ваше величество...
Петр оживился, уже который год он искал новые вины, чтобы убедить себя самого, что, предавая Алексея смерти, был истинно и непреклонно прав.
— Виделся ли он в ту пору с царевичем?
— Мимолетно, ваше величество... Мимолетно,— словно догадываясь, что терзает государя, тихо ответствовал Толстой.— Охранял его высокую особу.
Начальник канцелярии в подробностях излагал суть дела, а Петр кивал, ни о чем больше не допытываясь. Наслышанный ранее об этом деле, он проявлял к нему повторный интерес в призрачной надежде обнаружить невзначай преступную ниточку, ведшую к еще не раскрытому...
По докладу Толстого выходило, что Левин, исправно служа в армии, вдруг решил постричься в монахи и с этой просьбой обратился к генералу Рену. Генерал не согласился отпустить его «без указа», без освидетельствования падучей болезни, на которую пожаловался капитан. В тот день через Нежин, где квартировал полк капитана, проезжал блюститель патриаршего престола митрополит Стефан Яворский, и Левин добился свидания с высокопоставленным иереем. Тот принял участие в его судьбе, обещал определить в Соловецкий монастырь, ежели подтвердят его болезнь. Однако благосклонности митрополита ему оказалось мало, и Левин заручился словом и поддержкой крестового попа Лебедки, бывшего духовника у князя Меншикова...
— Разыскан тот вор?— насупился Петр.
— Спокойно проживал в доме светлейшего, там взят, расстрижен и сидит в каземате...
— И какого духу тот Лебедка?— раздраженно спросил Петр.
— Духу супротивного,— живо ответствовал Толстой.— Такой же расколыцик, как и этот смрадник... Нюхом учуяли друг друга.
— А где князь того прощелыгу подобрал? Куда глядел?— сурово спрашивал Петр, словно в эту минуту светлейший стоял перед ним.— Стервятники уже гнезда в наших домах вьют, а у нас одна забота — как бы побольше наворовать, накопить, пустить пыль в глаза друг другу...
Щека его опять стала подергиваться, но он усилием воли заставил ту дрожь уняться и, дав себе слово молчать, отставил в сторону трость, сцепил руки замком на остром колене, продолжая испытующе разглядывать сидящего напротив колодника, опустившего ненавидящий свой взгляд в пол.
— Вор Лебедка свел Левина с князем, просил за него... Светлейший отправил капитана в лазарет к коменданту Бахмиотову... Тот препроводил его к доктору...
По розыску дальше было глухо — притворился ли оный Левин безумным или на самом деле помутился разумом, но доктор жег огнем его руку, а он безучастно смотрел на сие действо, вроде не чуя никакой боли, только морщился... Отчислившись из полка, Левин не поехал в Соловецкий монастырь, хотя Стефан Яворский написал обещальное письмо соловецкому архимандриту. Капитан не сказался ни митрополиту, ни кому иному, лишь в Тайной канцелярии объявил, что не поехал в тот монастырь по той причине, что монахи там ведут себя непотребно — не соблюдают постов, едят мясо и все скоромное. Такими вроде бы слухами он пользовался и потому от той поездки отказался. А может статься, не пожелал забиваться в глушь, где некого смущать еретическими мыслями, и посему подался в Пензу, к родичам, по пути задержавшись в селе Конопати, где проживал его двоюродный брат Гарасим Григорьев. Попытался он было внушить ему свои вредоносные мысли о скором конце света, о том, что людям станут ставить Антихристово клеймо на руке, но тот не стал и слушать, полагая, что брат его болен и завирается. Тогда Левин отправился в церковь, отстоял обед
ню, а в конце службы, зайдя на клирос, начал выкрикивать непотребную ересь. Но и тут его голосу не вняли и, чтоб быть подальше от греха, тихо разошлись. Видя свою неудачу, он прошагал в Жадовскую пустынь, разжалобил игумена, и тот пригласил его несколько дней погостить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203