В финале он с
равнивал этот миф с «кровавым наветом» Ц легендой о ритуальном убийств
е евреями христианских младенцев:
«Сейчас, на фоне великого потрясения, внесенного в мир войной, романовск
ая трагедия не выступает на первый план, она как бы сливается с общей карт
иной бедствия, пережитого миром. Но придет время и екатеринбургская ночь
выдвинется на авансцену и станет темой не только для историков, но для по
этов, мифотворцев, легенд … Екатеринбургские легенды могут сы
грать роль не только для судеб евреев, но для всего хода будущей русской и
стории … Если тот, первый навет мог развить такую силу и живуче
сть, если мы еще в XX веке были свидетелями жестоких преследований целого н
арода и свирепых погромов, подогретых клеветой … почему мы до
лжны оптимистически верить, что на этот раз туча пройдет, не оставив след
а?»
Думается, публикации помешала тема: разоблачение юристов и армейских чи
нов Колчака, «белых чекистов», как назвал их автор, использовав самый оск
орбительный термин в собственном лексиконе, могло испугать издателей, в
ынужденных считаться с настроениями не слишком обширной массы читател
ей-покупателей.
Так или иначе, но рукопись, никем не тревожимая, пролежала в архиве Бориса
Бруцкуса 60 лет. Но вот в 80-х годах произошел своеобразный «ренессанс» забы
того автора: диссидент Виктор Сорокин познакомился с его статьями в чудо
м сохранившихся экземплярах «Экономиста» и, очутившись в Париже, совмес
тно с иерусалимской исследовательницей Дорой Штурман издал их отдельн
ой книгой. Она сделалась в некотором смысле «событием» эмигрантской лит
ературы: экономист, американский профессор Игорь Бирман назвал Бруцкус
а в рецензии «забытым пророком».
Однажды мне позвонил мой иерусалимский знакомый, «язвительный и находч
ивый физик» из 1-го тома «Архипелага», сосед Солженицына по Лубянке, Ц Ви
ктор Каган и сообщил:
Ц В архиве вашего центра есть неизвестная статья Бруцкуса, где он очень
смешно отзывается о Свердлове. Называет его Яшкой и хулиганом.
Ц А о чем статья?
Ц Об убийстве Николая II.
На следующий день я заказал ее в архиве. Что же заставило отложить текущи
е исследовательские дела. и заняться изучением неизвестной рукописи?

Глава 3
О СЕБЕ

Впервые о екатеринбургском расстреле я узнал зимой 1945 года, в 4-м классе шк
олы No1 уральского города Ирбита.
Не слушая монотонное объяснение учительницы, читал на уроке под партой у
чебник и наткнулся на такие строки: «Уральский Совет решил казнить бывше
го царя. 17 июля 1918 г. Николай II был расстрелян в Екатеринбурге».
Я запомнил этот случай исключительно из-за чувства удивления, которое в
о мне тогда возникло. Чего об этом писать в учебнике? В те годы казалось, чт
о царя обязательно должны были убить: достойным учебника выглядело, напр
имер, отречение от престола, а казнь из такого отречения вытекала сама со
бой. Вот почему несколько строк в старом учебнике, сохранившемся в прови
нции (в новых, конечно, я ничего подобного потом не встречал) надолго растр
евожили мою память, а за ней и воображение.
Второй ступенью к сегодняшнему тексту был роман Лиона Фейхтвангера «Му
дрость чудака или смерть и бессмертие Жан-Жака Руссо».
За истекшие с четвертого класса 13 лет я ни разу не встретил в печати даже у
поминания о екатеринбургской казни. Но думать о ней приходилось, читая и
ностранные сочинения на схожую тему: мальчишки моего поколения взахлеб
проглатывали «20 лет спустя» и «Графиню Шарни» А. Дюма-отца, пьесы о францу
зской революции Р. Роллана, смотрели в кино «Дорогу на эшафот»… Разумеет
ся, мы узнавали там, что Карла I судил Высший суд справедливости, а Луи XVI Ц К
онвент, что обвинение монархам предъявили публично и дали возможность о
ткрытой защиты, что отчеты в суде и сама казнь были публичными. (Д'Артаньян
, спрятавшись под плахой, слышал последний крик Карла I: «Remember!», т е. помни о кл
аде, припрятанном для наследника, будущего Карла II.) Но отроки революционн
ым сознанием ощущали, что казни-то были предрешены Кромвелем или там Роб
еспьером, юстиция их лишь оформляла, а что такое революционный суд Ц это
мы в нашей стране хорошо знали.
Вот почему так важен оказался для меня роман Фейхтвангера. В нем описыва
лись заседания Конвента Ц как возражали против казни убежденные револ
юционеры, надеясь что свергнутый монарх сумеет в будущем увидеть счасть
е освобожденного народа! По Фейхтвангеру, казнь Людовика Конвент утверд
ил с перевесом в один голос (историки уверяли меня, что это художественны
й прием, а на самом деле перевес составил не то 4, не то 6 голосов). Именно тогд
а, над страницами Фейхтвангера, в моем мозгу впервые зародилось сомнение
в справедливости екатеринбургского расстрела: вон как во Франции сдела
ли, а у нас решал какой-то Уральский совет … Не уральский же был
император Николай II Кровавый, а всероссийский!
Должен признаться: казнь царицы и мальчика-наследника не тронула мое за
дубевшее сердце. Убийство Александры Федоровны лишь дублировало на рус
ский гильотинирование Марии-Антуанетты, а меня воспитали на строчках Ма
яковского, которому в Версале превыше дворцов и фонтанов понравилась тр
ещина на туалетном столике:

В него
штыка революции клин
Вогнали,
пляша под распевку,
Когда санкюлоты
поволокли
На эшафот
королевку.

Что касается наследника, то и самого-то Николая убили, чтоб избежать угро
зы реставрации, а живой наследник Ц опора вечных заговоров и монархичес
ких надежд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135