Но царь
чувствовал: после взятия штурмом собственной столицы ему уже не достичь
победы на фронте. Россия опередила Центральные державы в том, что не выде
ржала первой.
Когда Николай вместо приказа о подавлении восстания объявил Думе и гене
ралам: «Нет той жертвы, которую я не принес бы во имя действительного благ
а матушки-России», что ж, генералы проявили именно ту способность понима
ть политическую ситуацию, которую мы пытались изобразить нашему читате
лю выше.
Николай Николаевич: «Передайте сыну Ваше наследие, другого пути нет.»
Брусилов: «Без отречения Россия пропадет.»
Сахаров (Румынский фронт): «Рыдая, вынужден…»
Через какое-то время соратники и единомышленики этих генералов встанут
во главе белых армий в гражданскую войну. Надо ли удивляться, что они прои
грают Ленину, Троцкому, Сталину, которые при всех очевидных пороках были
величайшими в XX веке гроссмейстерами революционных потрясений, борьбы з
а влияние на умы и души народных толщ. Да и для кровавого и жуткого, дьявол
ова дела войны эти неутомимые и одновременно взрывно энергичные «шпаки
» оказались приспособленными куда лучше любого офицера,
«О русский народ, Ц писал в эти дни в дневнике Пьер Паскаль, Ц ты ищешь бл
ага, а тебя обманывают всегда и всюду.»


ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ССЫЛКА И ТЮРЬМА

Глава 22
ЦАРСКОЕ СЕЛО. ТОБОЛЬСКИЕ КОНФЛИКТЫ

Несколько страниц посвятил Бруцкус тому этапу «хождений по мукам» (от ар
еста Романовых в Царском Селе до прибытия в Екатеринбург), когда «ни одно
го еврея возле семьи не появлялось»: «История Французской революции ост
авила на вечную память потомству маленькое имя, окруженное величайшей н
енавистью Ц имя сапожника Симона, терзавшего отданного ему на воспитан
ие сына Людовика XVI, маленького дофина, колотушками, издевательствами и по
руганием отца и матери несчастного мальчика.
…В нашей, величайшей революции таких Симонов было Ц прудов не запрудить
. Не было сословия, которое не выделило добровольцев, яростно стремивших
ся дорваться до бывших величеств и высочеств, чтоб сделать неприятность
или гадость.»
Он перечисляет российских «Симонов»: поручика Домодзянца, демонстрати
вно не козырявшего арестованному полковнику Романову; поручика Ярынич
а, не протянувшего бывшему императору руку (царь спросил: «Голубчик, за чт
о?»); офицеров охраны, требовавших, чтоб семью выстраивали им «на проверку
».
Офицеры «окарауливаули» царя на прогулке, наступая ему на пятки букваль
но: «Однажды царь отмахнулся от такого хулигана ударом трости назад». Со
лдаты подсаживались к болевшей царице, развалясь и куря; у наследника от
обрали игрушечное ружье-монтекристо под предлогом «разоружения арест
ованных»; воровали продукты и вещи, а однажды ворвались в покои дворца с о
быском: «шпионы», мол, сигнализируют вражеским самолетам из окна …
За «сигнал» стража приняла тень качавшейся в качалке царевны (впол
не возможно, солдаты привыкли разоблачать таких же шпионов в еврейских м
естечках.)
Бруцкус цитирует показания коменданта, полковника Евгения Кобылинског
о, о самом моменте ареста царя:
«Когда на царскосельском вокзале Государь вышел из вагона, лица из его с
виты посыпались на перрон и стали быстро-быстро разбегаться в разные ст
ороны, озираясь, проникнутые страхом, что их узнают. Прекрасно помню, что т
ак удирал генерал-майор Нарышкин и, кажется, командир железнодорожного
батальона Цабель. Сцена была некрасивой.»
Профессор перечислил и других «сиятельств, которые грубейшим образом п
окинули семью со дня отречения царя и ни разу не интересовались судьбой
своих бывших благодетелей»: герцога Лейхтенбергского, флигель-адъютан
та Саблина, «с коим семья буквально не расставалась», Мордвинова, «котор
ого особенно любил царь», начальника конвоя Граббе и заведывавшего дела
ми государыни графа Апраксина.
(«Аристократию, лицо которой три столетия и выражало собой лицо России, с
мело в один день, как не было ее никогда. Ни одно из этих имен Ц Гагариных, Д
олгоруких, Оболенских, Лопухиных Ц за эту роковую неделю не промелькнул
о в благородном смысле, ни единый человек из целого сословия, так обласка
нного, так награжденного». Ц А. Солженицын.)
Если жизнь семьи Романовых в первые месяцы после ареста кажется все-так
и благополучной по сравнению с тем, что ей пришлось испытать позже, то нем
алая заслуга в том принадлежала министру юстиции Временного правитель
ства А. Ф. Керенскому.
Он почти сразу появился в царскосельском дворце и произвел тщательный о
быск. Царь просил не трогать единственное письмо, сугубо личное, Ц вот ег
о-то извольте министру подать! Но, как засвидетельствовали слуги царя, «в
следующий визит Александр Федорович явился во дворец другим человеком,
лучше понял характер Государя и Государыни»: стал заботиться о нуждах се
мьи, защищал ее от притязаний местного совета и наглой солдатни. Николай
даже записал в дневнике, что «этот человек положительно на своем месте
… Чем больше у него будет власти, тем лучше».
… В те дни сионист Владимир Жаботинский записал в дневник мыс
ли лондонского собеседника, которого считал одним из самых проницатель
ных политиков современности, южноафриканского премьера Яна Смэтса:
«Россия, может быть, и падет, но немцы напрасно думают, что это им поможет. С
амсон больше погубил врагов в час своей смерти, чем за всю жизнь…
Керенский Ц святой человек. Но он адвокат: думает, будто мир Ц это судебн
ая палата, где побеждает тот, у кого лучше аргументы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135