ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Чего только не увидел бы здесь внимательный и любопытный взгляд: гребешки и зеркальца, ручные фонарики и зажигалки, письма, запечатанные и выпавшие из конвертов, губные гармошки, фотографии и фотобумагу в черных пакетах, иллюстрированные журналы с портретами Гитлера, игральные карты, сонники, напечатанные старинным готическим шрифтом, тюбики губной помады, разбитые ящики с серыми, от сырости потемневшими сигаретами, фотографии голых женщин, порнографические альбомы... и трупы, трупы... ...Наступила темнота, и картина великого разрушения скрылась от человеческих глаз. В кузовах автомашин и в кабинах самолетов зажглись огни, костры и костерчики в металлических бочках, банках... Черным огнем горела резина автомобильных шин. Сидя возле самодельных печек в густом вонючем дыму, бойцы грелись, беседовали, радовались, что и сегодня остались живы, печалились о погибших друзьях. Каждый день был как целая жизнь, полная событий, радости, горя, страха, труда.
— Мне кажется, что мы десантники, летим на задание,— сказал сидящий у самодельной печки в кабине транспортного самолета боец.— И не жаль вам, ребята, что мы портим этот самолет, ведь он уже стал нашим... Завели бы мотор и полетели!
— Ты сам себя пожалей, дурья голова,— сказал лейтенант с толстой и короткой шеей.— Человек — самый большой капитал, пойми. Жалеешь... Выйди на мороз и замерзни, как эти фрицы. Может быть, немецких мертвяков тебе тоже жаль?
— А вам их разве не жалко, товарищ лейтенант? — спросил тот же боец.
— Мне? — спросил лейтенант.— Мне, великому Павлу Ухабову, жалеть их? Будь моя воля, я немцев не брал бы в плен, ни одного фрица не оставил бы в живых. И эти их машины я бы превратил в пепел.
— И машины тоже, по-вашему, виноваты, товарищ лейтенант? — спросил другой боец.
— А чем фрицы убивали нас, наших мирных людей? Ясно! Оружием и этими вот машинами. Их солдаты тоже так говорят: «Мы не виноваты, нам приказывает фюрер». По-моему, все виноваты,— надо
уничтожить, сжечь и фрицев, и фрицевскую землю, и все эти фрицевские машины.
— А вот генерал нам не так говорит, товарищ лейтенант,— ответил боец.
— Генерал говорит эдак, а я, лейтенант Ухабов, говорю так. Я девятнадцать месяцев нахожусь в боях. Три раза был ранен. А вот выжил. А сотни тысяч таких, как я, не выжили. Они, может быть, в тысячу раз лучше нас с тобой были... И если сам я вернусь домой и увижу хату свою сожженной, убитыми мать и отца, то спрошу себя: зачем я гнал пленных фашистов в тыл, чтобы они не подохли от холода и голода, почему не перестрелял их, как бешеных собак? Генерал говорит другое? Пусть себе говорит. Ему ведь приказывают сверху.
— Почему сверху, товарищ лейтенант? Говоря по совести, и у меня не поднимается рука стрелять в пленного, а я не сверху, я снизу,— возразил первый, начавший разговор боец.— А я тоже ранен три раза. Нахожусь на войне с первого дня, с первого часа.
— Вижу, догадываюсь — ты агитатор,— сказал Ухабов с насмешкой.
— Это верно. Догадались, товарищ лейтенант, потому что увидели: я правду говорю.
— Ты не ученик ли Бурденко? А вот фрицы не думали о нас.
— Потому что они фашисты.
— Ты не переводи разговор на политику,— раздраженно сказал Ухабов,— я плохой политик. Я солдат. Я прямо говорю: сегодня мой самый счастливый день, потому что с самого начала войны я еще не видел столько немецких трупов, сколько сегодня в Гумраке. Я беспартийный товарищ, но я патриот.
Ухабов замолчал, прислушался. Высоко в небе гудел мотор немецкого транспортного самолета.
— Пошли на охоту, ребята,— сказал Ухабов, открыл дверь и прыгнул вниз, с шумом упал на снег. Вслед за ним выпрыгнуло несколько красноармейцев. Выстроившись треугольником на расстоянии двадцати — тридцати шагов друг от друга, они стали сигналить трофейными ручными фонариками, зажигая их и гася, зажигая и гася. Самолет, покружившись некоторое время, ушел, звук его мотора затих.
— Черти соседи опередили нас,— сердито сказал Ухабов.
И в самом деле, в степи, от Гумрака до Сталинграда, в десятках мест советские бойцы усердно сигналили
немецким транспортным самолетам. Это стало для бойцов увлекательной спортивной забавой.
Бойцы, оставшиеся сидеть в кабине, встретили неудачных охотников смехом и шутками.
— Ну, ни пуха ни пера!
— А кому-то ведь достался шоколад!
Вскоре возобновился неоконченный спор. Правильно ли поступает высшее командование, что запрещает расстреливать пленных, уничтожать трофеи?
Солдаты не соглашались с Ухабовым. А лейтенант упрямо повторял, что он не будет щадить фрицев,— он, Павел Савельевич Ухабов, остается при своей точке зрения...
XI
Кто-то прикладом автомата постучался в дверцу самолета.
— Видчыняйте, ребята, открывайте! — послышался знакомый всем простуженный голос.
— Парторг! — сказали бойцы.
— Твой учитель,— усмехнулся Ухабов в сторону спорившего с ним красноармейца.
В кабину забрались Бурденко и Гамидов.
— Из первой роты принесли вам немножко подарков,— сказал Гамидов.— Гитлер специальной почтой отправил для своих генералов, а почтальон по ошибке нам вручил.— И Гамидов стал вытаскивать из мешка плитки шоколада.
Бурденко смотрел на почерневшие от копоти лица. Толстые куски резиновой шины горели в металлической бочке, и из отверстия, проделанного в ее середине, валил черный дым. Стены и потолок кабины, кресла, занавески на окошечках — все было покрыто толстым слоем копоти.
Гамидов рассказал, как удалось обмануть немецкого летчика. В роте каким-то образом стало известно, что со вчерашнего дня немецкий сигнал изменился. Три бойца стали по углам треугольника, зажигая и гася фонари, а сам Гамидов стоял в центре и направлял свет своего фонаря прямо в небо, не гася его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251
— Мне кажется, что мы десантники, летим на задание,— сказал сидящий у самодельной печки в кабине транспортного самолета боец.— И не жаль вам, ребята, что мы портим этот самолет, ведь он уже стал нашим... Завели бы мотор и полетели!
— Ты сам себя пожалей, дурья голова,— сказал лейтенант с толстой и короткой шеей.— Человек — самый большой капитал, пойми. Жалеешь... Выйди на мороз и замерзни, как эти фрицы. Может быть, немецких мертвяков тебе тоже жаль?
— А вам их разве не жалко, товарищ лейтенант? — спросил тот же боец.
— Мне? — спросил лейтенант.— Мне, великому Павлу Ухабову, жалеть их? Будь моя воля, я немцев не брал бы в плен, ни одного фрица не оставил бы в живых. И эти их машины я бы превратил в пепел.
— И машины тоже, по-вашему, виноваты, товарищ лейтенант? — спросил другой боец.
— А чем фрицы убивали нас, наших мирных людей? Ясно! Оружием и этими вот машинами. Их солдаты тоже так говорят: «Мы не виноваты, нам приказывает фюрер». По-моему, все виноваты,— надо
уничтожить, сжечь и фрицев, и фрицевскую землю, и все эти фрицевские машины.
— А вот генерал нам не так говорит, товарищ лейтенант,— ответил боец.
— Генерал говорит эдак, а я, лейтенант Ухабов, говорю так. Я девятнадцать месяцев нахожусь в боях. Три раза был ранен. А вот выжил. А сотни тысяч таких, как я, не выжили. Они, может быть, в тысячу раз лучше нас с тобой были... И если сам я вернусь домой и увижу хату свою сожженной, убитыми мать и отца, то спрошу себя: зачем я гнал пленных фашистов в тыл, чтобы они не подохли от холода и голода, почему не перестрелял их, как бешеных собак? Генерал говорит другое? Пусть себе говорит. Ему ведь приказывают сверху.
— Почему сверху, товарищ лейтенант? Говоря по совести, и у меня не поднимается рука стрелять в пленного, а я не сверху, я снизу,— возразил первый, начавший разговор боец.— А я тоже ранен три раза. Нахожусь на войне с первого дня, с первого часа.
— Вижу, догадываюсь — ты агитатор,— сказал Ухабов с насмешкой.
— Это верно. Догадались, товарищ лейтенант, потому что увидели: я правду говорю.
— Ты не ученик ли Бурденко? А вот фрицы не думали о нас.
— Потому что они фашисты.
— Ты не переводи разговор на политику,— раздраженно сказал Ухабов,— я плохой политик. Я солдат. Я прямо говорю: сегодня мой самый счастливый день, потому что с самого начала войны я еще не видел столько немецких трупов, сколько сегодня в Гумраке. Я беспартийный товарищ, но я патриот.
Ухабов замолчал, прислушался. Высоко в небе гудел мотор немецкого транспортного самолета.
— Пошли на охоту, ребята,— сказал Ухабов, открыл дверь и прыгнул вниз, с шумом упал на снег. Вслед за ним выпрыгнуло несколько красноармейцев. Выстроившись треугольником на расстоянии двадцати — тридцати шагов друг от друга, они стали сигналить трофейными ручными фонариками, зажигая их и гася, зажигая и гася. Самолет, покружившись некоторое время, ушел, звук его мотора затих.
— Черти соседи опередили нас,— сердито сказал Ухабов.
И в самом деле, в степи, от Гумрака до Сталинграда, в десятках мест советские бойцы усердно сигналили
немецким транспортным самолетам. Это стало для бойцов увлекательной спортивной забавой.
Бойцы, оставшиеся сидеть в кабине, встретили неудачных охотников смехом и шутками.
— Ну, ни пуха ни пера!
— А кому-то ведь достался шоколад!
Вскоре возобновился неоконченный спор. Правильно ли поступает высшее командование, что запрещает расстреливать пленных, уничтожать трофеи?
Солдаты не соглашались с Ухабовым. А лейтенант упрямо повторял, что он не будет щадить фрицев,— он, Павел Савельевич Ухабов, остается при своей точке зрения...
XI
Кто-то прикладом автомата постучался в дверцу самолета.
— Видчыняйте, ребята, открывайте! — послышался знакомый всем простуженный голос.
— Парторг! — сказали бойцы.
— Твой учитель,— усмехнулся Ухабов в сторону спорившего с ним красноармейца.
В кабину забрались Бурденко и Гамидов.
— Из первой роты принесли вам немножко подарков,— сказал Гамидов.— Гитлер специальной почтой отправил для своих генералов, а почтальон по ошибке нам вручил.— И Гамидов стал вытаскивать из мешка плитки шоколада.
Бурденко смотрел на почерневшие от копоти лица. Толстые куски резиновой шины горели в металлической бочке, и из отверстия, проделанного в ее середине, валил черный дым. Стены и потолок кабины, кресла, занавески на окошечках — все было покрыто толстым слоем копоти.
Гамидов рассказал, как удалось обмануть немецкого летчика. В роте каким-то образом стало известно, что со вчерашнего дня немецкий сигнал изменился. Три бойца стали по углам треугольника, зажигая и гася фонари, а сам Гамидов стоял в центре и направлял свет своего фонаря прямо в небо, не гася его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251