ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
В 1934 году дядя Эдуард рекомендовал Вилли в коммунистическую партию. Тогда Вилли был двадцать один год. До призыва в армию в 1939 году Шварц был связан с подпольной коммунистической группой. «Не я один коммунист в гитлеровской армии, нас немало...»
Да, Вилли Шварц, твою дружбу Аргам никогда, никогда не забудет. Ты будешь жить в тех книгах, которые Аргам напишет...
Потом Аргам стал думать о Грише Макавейчуке. «Больше всего он волнуется за мать»,— думал Аргам и пожалел далекую, незнакомую ему женщину. Сколько мучений выпало на ее долю! Где сейчас Гриша?
Он и Роман, наверное, уже возвращаются в партизанский лес, может быть, вот-вот появятся... Послышался негромкий птичий голос, чьи-то шаги. Сердце Аргама забилось. Но в землянку вошел Дьяченко, вернувшийся после проверки часовых.
— Еще не вернулись? — спросил Аргам.
— Рано им еще,— ответил Дьяченко.
Иван Алексеевич проснулся, и разговор вновь пошел о Грише Макавейчуке. Аргам впервые видел командира отряда таким угрюмым, подавленным. «Любит он Гришу»,— подумал Аргам.
— Надо было поберечь парня,— повторял Иван Алексеевич не дававшую ему покоя мысль.— Конечно, предатель заслужил смерть. Но зачем поручать это страшное дело сыну? Зачем было подвергать человека такому мучению? Не он выбирал себе отца.
— Ну попробуйте объяснить это все Иван Алексеевич,— сказал Меликян.— Нет, именно так и надо: пусть он своей рукой убьет бургомистра. Да если бы у меня был такой отец — пусть я умру вот на этом месте, если говорю неправду,— своими руками расправился бы с ним.
Командир отряда не стал продолжать спора, и Минас почувствовал, что слова его никому не нравятся.
«В самом деле, тяжелая вещь... Каждый имеет родителей, детей, пойди, суди их». И Минас вспомнил своего Акопика, на минуту представил себе, что Акопик предатель. Ну, не предатель, просто испугался, хотел спасти свою шкуру... И Минас пришел в ужас от своих только что сказанных слов.
— Я не рассказывал, как мой отец встретил меня, когда я этой осенью пришел домой? — сказал Василий Дьяченко.— Так вы послушайте. Ночью я вошел в село. Постучал к себе в хату. Ответа нет. Постучал еще, слышу: «Кто там?» Я сразу узнал — мать! «Я это, мама,— говорю,— откройте». Она заплакала: «Василек, родненький!» Ну, вошел я. Отец лежит на печке злой, со мной не разговаривает, а с матерью: «Зачем пришел этот дезертир? Он что думает — я его блинами угощать буду? Брат его убит на Черном море, а он домой!»
Подошел к нему, хотел обнять. А он рукой как двинул меня. «Не подходи,— говорит,— дезертир ты». Тогда я объяснил ему. «Зря волнуешься, батько, я не дезертир, я пришел выполнять партизанский приказ». Откинул полу шубы, показал ему автомат, гранаты. Он сразу слез с печи. Спрашивает: «Партизан, правда?»
— А неужели,— отвечаю,— ты что другое подумал, отец?
Он тут разговорился. «А как дела, все еще отступают наши?»
— Нет,— отвечаю,— отступления больше не будет, отец.
«Так, значит, наступают?» — «Нет, говорю, пока не наступают». Покачал он головой. «Очень, говорит, плохо, когда и не отступают, и не наступают. Это значит, война не скоро закончится, народ еще помучается». Потом повернулся к матери, закричал: «Что стоишь, как засватанная?! Принеси нам водки, выпьем с сыном по чарке...» Мать ушла в погреб, а отец меня спрашивает:
— А может, и я пригожусь вам, а, Вася? И когда я сказал, что нет у нас сейчас в людях
нужды, он обиделся.
Снаружи раздался знакомый посвист птицы.
— Идут,— сказал Дьяченко и выбежал из землянки. Партизаны молча поднялись, смотрели на дверь.
XII
Первым в землянку вошел Роман Мозоль, следом за ним Гриша, а уж после них Дьяченко. Все сразу увидели, что Гриша мертвенно бледен.
«Убил»,— подумал Аргам.
— Ничего не осталось в твоей фляге, Дьяченко? — спросил Иван Алексеевич.— Дай парню глотнуть.
Дьяченко протянул флягу Грише. Тот отстранил ее. Роман, нахмурившись, молчал.
— Я не выполнил задания, Иван Алексеевич,— хрипло сказал Гриша.— Расстреляйте меня. Я не выстрелил. Не смог.
Руки Гриши дрожали, посиневшие губы прыгали, глаза смотрели безумно.
Каждое слово давалось ему с мучительным усилием. Так говорят смертельно раненые.
Антонов обнял его за плечи.
— Садись, отдохни. Ни у кого не поднимется рука тебя покарать: ты не совершил преступления.
«Любит его»,— снова подумал Аргам.
Гриша молча смотрел на Антонова. Иван Алексеевич усадил его, налил ему водки, сказал, что он, Антонов, не считает Гришу виновным. Что ж, человек есть человек, и то, что произошло с Гришей, могло бы случиться и с любым другим. Они сами виноваты: нельзя было посылать Гришу убивать человека, породившего его.
Выпив несколько глотков водки, Гриша смог говорить спокойно. Он рассказал, как все произошло. С великим трудом добрался он до своего дома, дверь была не заперта, он свободно вошел в комнату отца. Тот спал. Гриша мог бы убить его, не разбудив, никто не услышал бы ни единого стона. Но, глядя на лицо спящего, Гриша почувствовал, как опустилась у него рука, в глазах потемнело. Голова у него как-то странно закружилась. Он отвернулся, чтобы не видеть это когда-то такое родное, а теперь страшное, ненавистное ему не смог поднять руки на отца,— ушел, не выстрелив...
— Вот так, не смог, Иван Алексеевич, не поднялась рука,— шепотом сказал Гриша.— Я знаю, что он готовил мою гибель. Но я не смог выстрелить в него. И поймите меня, Иван Алексеевич. Это была не слабость, нет! Что-то другое... Иван Алексеевич, прикажите организовать над отцом полевой суд, назначьте меня, если хотите, судьей, и я первый подпишу ему смертный приговор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251
Да, Вилли Шварц, твою дружбу Аргам никогда, никогда не забудет. Ты будешь жить в тех книгах, которые Аргам напишет...
Потом Аргам стал думать о Грише Макавейчуке. «Больше всего он волнуется за мать»,— думал Аргам и пожалел далекую, незнакомую ему женщину. Сколько мучений выпало на ее долю! Где сейчас Гриша?
Он и Роман, наверное, уже возвращаются в партизанский лес, может быть, вот-вот появятся... Послышался негромкий птичий голос, чьи-то шаги. Сердце Аргама забилось. Но в землянку вошел Дьяченко, вернувшийся после проверки часовых.
— Еще не вернулись? — спросил Аргам.
— Рано им еще,— ответил Дьяченко.
Иван Алексеевич проснулся, и разговор вновь пошел о Грише Макавейчуке. Аргам впервые видел командира отряда таким угрюмым, подавленным. «Любит он Гришу»,— подумал Аргам.
— Надо было поберечь парня,— повторял Иван Алексеевич не дававшую ему покоя мысль.— Конечно, предатель заслужил смерть. Но зачем поручать это страшное дело сыну? Зачем было подвергать человека такому мучению? Не он выбирал себе отца.
— Ну попробуйте объяснить это все Иван Алексеевич,— сказал Меликян.— Нет, именно так и надо: пусть он своей рукой убьет бургомистра. Да если бы у меня был такой отец — пусть я умру вот на этом месте, если говорю неправду,— своими руками расправился бы с ним.
Командир отряда не стал продолжать спора, и Минас почувствовал, что слова его никому не нравятся.
«В самом деле, тяжелая вещь... Каждый имеет родителей, детей, пойди, суди их». И Минас вспомнил своего Акопика, на минуту представил себе, что Акопик предатель. Ну, не предатель, просто испугался, хотел спасти свою шкуру... И Минас пришел в ужас от своих только что сказанных слов.
— Я не рассказывал, как мой отец встретил меня, когда я этой осенью пришел домой? — сказал Василий Дьяченко.— Так вы послушайте. Ночью я вошел в село. Постучал к себе в хату. Ответа нет. Постучал еще, слышу: «Кто там?» Я сразу узнал — мать! «Я это, мама,— говорю,— откройте». Она заплакала: «Василек, родненький!» Ну, вошел я. Отец лежит на печке злой, со мной не разговаривает, а с матерью: «Зачем пришел этот дезертир? Он что думает — я его блинами угощать буду? Брат его убит на Черном море, а он домой!»
Подошел к нему, хотел обнять. А он рукой как двинул меня. «Не подходи,— говорит,— дезертир ты». Тогда я объяснил ему. «Зря волнуешься, батько, я не дезертир, я пришел выполнять партизанский приказ». Откинул полу шубы, показал ему автомат, гранаты. Он сразу слез с печи. Спрашивает: «Партизан, правда?»
— А неужели,— отвечаю,— ты что другое подумал, отец?
Он тут разговорился. «А как дела, все еще отступают наши?»
— Нет,— отвечаю,— отступления больше не будет, отец.
«Так, значит, наступают?» — «Нет, говорю, пока не наступают». Покачал он головой. «Очень, говорит, плохо, когда и не отступают, и не наступают. Это значит, война не скоро закончится, народ еще помучается». Потом повернулся к матери, закричал: «Что стоишь, как засватанная?! Принеси нам водки, выпьем с сыном по чарке...» Мать ушла в погреб, а отец меня спрашивает:
— А может, и я пригожусь вам, а, Вася? И когда я сказал, что нет у нас сейчас в людях
нужды, он обиделся.
Снаружи раздался знакомый посвист птицы.
— Идут,— сказал Дьяченко и выбежал из землянки. Партизаны молча поднялись, смотрели на дверь.
XII
Первым в землянку вошел Роман Мозоль, следом за ним Гриша, а уж после них Дьяченко. Все сразу увидели, что Гриша мертвенно бледен.
«Убил»,— подумал Аргам.
— Ничего не осталось в твоей фляге, Дьяченко? — спросил Иван Алексеевич.— Дай парню глотнуть.
Дьяченко протянул флягу Грише. Тот отстранил ее. Роман, нахмурившись, молчал.
— Я не выполнил задания, Иван Алексеевич,— хрипло сказал Гриша.— Расстреляйте меня. Я не выстрелил. Не смог.
Руки Гриши дрожали, посиневшие губы прыгали, глаза смотрели безумно.
Каждое слово давалось ему с мучительным усилием. Так говорят смертельно раненые.
Антонов обнял его за плечи.
— Садись, отдохни. Ни у кого не поднимется рука тебя покарать: ты не совершил преступления.
«Любит его»,— снова подумал Аргам.
Гриша молча смотрел на Антонова. Иван Алексеевич усадил его, налил ему водки, сказал, что он, Антонов, не считает Гришу виновным. Что ж, человек есть человек, и то, что произошло с Гришей, могло бы случиться и с любым другим. Они сами виноваты: нельзя было посылать Гришу убивать человека, породившего его.
Выпив несколько глотков водки, Гриша смог говорить спокойно. Он рассказал, как все произошло. С великим трудом добрался он до своего дома, дверь была не заперта, он свободно вошел в комнату отца. Тот спал. Гриша мог бы убить его, не разбудив, никто не услышал бы ни единого стона. Но, глядя на лицо спящего, Гриша почувствовал, как опустилась у него рука, в глазах потемнело. Голова у него как-то странно закружилась. Он отвернулся, чтобы не видеть это когда-то такое родное, а теперь страшное, ненавистное ему не смог поднять руки на отца,— ушел, не выстрелив...
— Вот так, не смог, Иван Алексеевич, не поднялась рука,— шепотом сказал Гриша.— Я знаю, что он готовил мою гибель. Но я не смог выстрелить в него. И поймите меня, Иван Алексеевич. Это была не слабость, нет! Что-то другое... Иван Алексеевич, прикажите организовать над отцом полевой суд, назначьте меня, если хотите, судьей, и я первый подпишу ему смертный приговор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251