ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Они вышли в сени. Аргам смотрел Седе в глаза, и в его измученном сердце вновь просыпалась любовь к жизни. Неужели это он ночью лежал на подводе среди окровавленных трупов? Неужели с ней, с Седой, он ходил прохладными вечерами по улицам Еревана? Ей он читал свои стихи? Ее он целовал в темном подъезде прошлым маем? Было ли все это?
Он прижал руки девушки к своим глазам. Он не понимал, что творилось с ним, все смешалось — радость, тоска, воспоминания, вера в будущее счастье, мысль о смерти... Ему захотелось плакать.
Седа спросила:
— Страшно в бою?
Он не ответил, только судорожно, до боли сжал ее руки. Седа прижалась к нему. Сколько тоски и сколько радости было в этой встрече! Не успел он поцеловать ее, как послышалось заунывное гудение самолетов. Земля задрожала, немцы бомбили деревню. Избу тряхнуло, зазвенели стекла. На минуту все замерло, и сразу же раздались крики, шум, стоны. Дым потянулся к небу, заполыхали копотные клочья пламени.
— Наша почта горит! — крикнула Седа. Оставив Аргама, она побежала к пылающей избе.
XV
Рана Аршакяна заживала. Он хотел из медсанбата вернуться в политотдел дивизии, но ему передали срочный вызов в штаб армии к члену Военного совета генералу Луганскому.
Под вечер Аршакян разыскал в армейском штабе адъютанта Луганского. Оказалось, что генерал уехал в части и возвратится ночью.
— Разрешите узнать, почему генерал вызвал меня?
— Не могу вам сказать,— равнодушно ответил адъютант.
Тиграна повели в какую-то избу. Вместе с несколькими офицерами и политработниками он поел пшенной каши, выпил чаю. Бойцы принесли сена, настелили его на полу. Тигран снял шинель, одну полу расстелил на сене, другой укрылся, под голову положил полевую сумку.
Ночью его разбудили, вызвали к члену Военного совета.
Тигран переступил порог и отдал честь стоявшему у письменного стола пожилому генералу, похожему скорее на сельского кузнеца, чем на военного. Генерал крепко пожал Аршакяну руку.
— Я хотел познакомиться с вами, товарищ Аршакян, и потому вызвал вас, садитесь.
«Издалека начинает»,— подумал Аршакян.
Луганскому, наверно, было за шестьдесят, глубокие морщины говорили о нелегкой жизни, выпавшей ему, но зоркие, острые глаза его блестели совсем по-молодому.
— Я знаком с Арменией, но сейчас, наверное, она сильно изменилась,— проговорил генерал.— Я был там в двадцатом году, в тяжелое для вашего народа время.
Тигран слушал члена Военного совета и удивлялся, что этот занятый множеством важных дел человек ведет неторопливую, свободную беседу. Узнав, что Аршакян до войны был научным работником, историком, генерал спросил, над какой темой он работал.
— Писал книгу «Грибоедов и декабристы в Армении»,— ответил Тигран.
— Много еще вам оставалось работы?
— Осталось только проверить несколько фактов и составить комментарии.
— И война помешала?
— Помешала.
— Надеюсь, вы еще закончите эту книгу. Генерал некоторое время молчал.
— Вот вы историк,— сказал он,— скажите мне, какие периоды жизни вы считаете самыми тяжелыми для армянского народа в прошлом?
Вопросы Луганского озадачивали Аршакяна, но радовали, были приятны.
Тигран хотел рассказать о войне варданидов, о войнах армян с арабами, вспомнить о нашествии сельджуков, о Тамерлане, о зверствах султанов. Но он заговорил о ноябре 1920 года. Пожалуй, это и был самый трагический период в истории армянского народа. Продолжалась резня безоружных армян, турецкий паша Кара-Бекир засел в сердце Армении. Каждый день в оврагах расстреливали тысячи людей, в хлевах сжигали женщин и детей. Дашнакское правительство подавляло сопротивление народа, заключало предательские договоры с турками. В эту трагическую пору на помощь Армении пришла Одиннадцатая армия, она спасла народ от полного уничтожения. Опоздай эта помощь на месяц, на неделю, и армянский народ был бы полностью уничтожен.
Луганской вздохнул:
— Дашнаки в то время многих коммунистов расстреляли — Мусаэляна, Алавердяна, Аршакяна, Гу-касяна...
Сердце Тиграна забилось от волнения. Генерал, грузно сидя на стуле, полузакрыл глаза.
— Как сейчас вижу Алавердяна...
Посмотрев прямо в глаза Тиграна и видя его волнение, Луганской продолжал:
— Вот это должно быть темой вашей следующей книги. Останемся живы, к вашим услугам. Я могу вам пригодиться как свидетель событий, товарищ историк. Помню, как Григорий Константинович Орджоникидзе не подал руки Кара-Бекир-паше,— тот протянул Серго лапу и при этом, подлец, сладко улыбался, как восточный торговец. Орджоникидзе сказал: «Я не пожму руку, окрашенную кровью братского армянского народа. В течение двадцати четырех часов вы должны оставить Александрополь. Больше мне с вами не о чем говорить». Переводчик перевел эти слова. Рука турецкого паши так и осталась протянутой. Помню, как й исказилось его лицо.
Генерал негромко спросил:
— Между прочим, вы не родственник коммунисту Ованесу Аршакяну, расстрелянному дашнаками?
— Это мой отец.
— Отец? Вот оно что! А матушка ваша жива?
— Жива.
— Будете писать, передайте ей мой привет, напишите, шлет, мол, привет товарищ Максим из депо. Мы старые приятели. Вот ведь как бывает...— И вдруг, пристально поглядев в глаза Тиграну, он улыбнулся и сказал: — А теперь расскажите мне о генерале Галунове, подробно, все, как было.
Член Военного совета курил и слушал Аршакяна.
— Как он среагировал, когда боец сказал, что мы победим?
— Заговорил о храбрости, о героизме.
— Значит, многим красноармейцам понравилось, что генерал стоит под огнем?
— Да, я слышал слова восхищения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251
Он прижал руки девушки к своим глазам. Он не понимал, что творилось с ним, все смешалось — радость, тоска, воспоминания, вера в будущее счастье, мысль о смерти... Ему захотелось плакать.
Седа спросила:
— Страшно в бою?
Он не ответил, только судорожно, до боли сжал ее руки. Седа прижалась к нему. Сколько тоски и сколько радости было в этой встрече! Не успел он поцеловать ее, как послышалось заунывное гудение самолетов. Земля задрожала, немцы бомбили деревню. Избу тряхнуло, зазвенели стекла. На минуту все замерло, и сразу же раздались крики, шум, стоны. Дым потянулся к небу, заполыхали копотные клочья пламени.
— Наша почта горит! — крикнула Седа. Оставив Аргама, она побежала к пылающей избе.
XV
Рана Аршакяна заживала. Он хотел из медсанбата вернуться в политотдел дивизии, но ему передали срочный вызов в штаб армии к члену Военного совета генералу Луганскому.
Под вечер Аршакян разыскал в армейском штабе адъютанта Луганского. Оказалось, что генерал уехал в части и возвратится ночью.
— Разрешите узнать, почему генерал вызвал меня?
— Не могу вам сказать,— равнодушно ответил адъютант.
Тиграна повели в какую-то избу. Вместе с несколькими офицерами и политработниками он поел пшенной каши, выпил чаю. Бойцы принесли сена, настелили его на полу. Тигран снял шинель, одну полу расстелил на сене, другой укрылся, под голову положил полевую сумку.
Ночью его разбудили, вызвали к члену Военного совета.
Тигран переступил порог и отдал честь стоявшему у письменного стола пожилому генералу, похожему скорее на сельского кузнеца, чем на военного. Генерал крепко пожал Аршакяну руку.
— Я хотел познакомиться с вами, товарищ Аршакян, и потому вызвал вас, садитесь.
«Издалека начинает»,— подумал Аршакян.
Луганскому, наверно, было за шестьдесят, глубокие морщины говорили о нелегкой жизни, выпавшей ему, но зоркие, острые глаза его блестели совсем по-молодому.
— Я знаком с Арменией, но сейчас, наверное, она сильно изменилась,— проговорил генерал.— Я был там в двадцатом году, в тяжелое для вашего народа время.
Тигран слушал члена Военного совета и удивлялся, что этот занятый множеством важных дел человек ведет неторопливую, свободную беседу. Узнав, что Аршакян до войны был научным работником, историком, генерал спросил, над какой темой он работал.
— Писал книгу «Грибоедов и декабристы в Армении»,— ответил Тигран.
— Много еще вам оставалось работы?
— Осталось только проверить несколько фактов и составить комментарии.
— И война помешала?
— Помешала.
— Надеюсь, вы еще закончите эту книгу. Генерал некоторое время молчал.
— Вот вы историк,— сказал он,— скажите мне, какие периоды жизни вы считаете самыми тяжелыми для армянского народа в прошлом?
Вопросы Луганского озадачивали Аршакяна, но радовали, были приятны.
Тигран хотел рассказать о войне варданидов, о войнах армян с арабами, вспомнить о нашествии сельджуков, о Тамерлане, о зверствах султанов. Но он заговорил о ноябре 1920 года. Пожалуй, это и был самый трагический период в истории армянского народа. Продолжалась резня безоружных армян, турецкий паша Кара-Бекир засел в сердце Армении. Каждый день в оврагах расстреливали тысячи людей, в хлевах сжигали женщин и детей. Дашнакское правительство подавляло сопротивление народа, заключало предательские договоры с турками. В эту трагическую пору на помощь Армении пришла Одиннадцатая армия, она спасла народ от полного уничтожения. Опоздай эта помощь на месяц, на неделю, и армянский народ был бы полностью уничтожен.
Луганской вздохнул:
— Дашнаки в то время многих коммунистов расстреляли — Мусаэляна, Алавердяна, Аршакяна, Гу-касяна...
Сердце Тиграна забилось от волнения. Генерал, грузно сидя на стуле, полузакрыл глаза.
— Как сейчас вижу Алавердяна...
Посмотрев прямо в глаза Тиграна и видя его волнение, Луганской продолжал:
— Вот это должно быть темой вашей следующей книги. Останемся живы, к вашим услугам. Я могу вам пригодиться как свидетель событий, товарищ историк. Помню, как Григорий Константинович Орджоникидзе не подал руки Кара-Бекир-паше,— тот протянул Серго лапу и при этом, подлец, сладко улыбался, как восточный торговец. Орджоникидзе сказал: «Я не пожму руку, окрашенную кровью братского армянского народа. В течение двадцати четырех часов вы должны оставить Александрополь. Больше мне с вами не о чем говорить». Переводчик перевел эти слова. Рука турецкого паши так и осталась протянутой. Помню, как й исказилось его лицо.
Генерал негромко спросил:
— Между прочим, вы не родственник коммунисту Ованесу Аршакяну, расстрелянному дашнаками?
— Это мой отец.
— Отец? Вот оно что! А матушка ваша жива?
— Жива.
— Будете писать, передайте ей мой привет, напишите, шлет, мол, привет товарищ Максим из депо. Мы старые приятели. Вот ведь как бывает...— И вдруг, пристально поглядев в глаза Тиграну, он улыбнулся и сказал: — А теперь расскажите мне о генерале Галунове, подробно, все, как было.
Член Военного совета курил и слушал Аршакяна.
— Как он среагировал, когда боец сказал, что мы победим?
— Заговорил о храбрости, о героизме.
— Значит, многим красноармейцам понравилось, что генерал стоит под огнем?
— Да, я слышал слова восхищения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251