ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Словно в кошмаре, он падал, проваливался в бездонную пропасть. Он не чувствовал своего тела. Разум не действовал. Но могучий инстинкт самосохранения властно заставил его дернуть за кольцо парашюта. Казалось, чьи-то грубые недобрые руки резко встряхнули его, потянули назад, вверх, к небу. Через мгновение он увидел над своей головой купол парашюта, светлое, освещенное луной ночное облако, звездную россыпь. Значит, все благополучно, парашют раскрылся! Но почему он не спускается на землю, почему он висит в воздухе?
В глазах Андрея Билика замелькали какие-то быстрые огоньки. Вдруг он почувствовал, что земля с неудержимой быстротой мчится навстречу ему. Удар — и Андрей Билик впал в забытье, в котором нет ни мысли, ни чувств.
Он открыл глаза, его ослепил яркий белый свет. Громко лаяла собака. Он увидел — люди окружили его, на него лает огромная серая собака. Где он находится, кто эти люди, почему лает эта собака? Он чувствовал резкую боль в затылке, в спине. Он попытался сесть и не смог. Кто-то помог ему присесть.
— Что, Андрей Павлович, память тебе отшибло? Голос был очень знакомый. Билик хотел потереть
лоб — рука не поднималась.
— Андрей Павлович!
И он узнал своего бухгалтера, Опанаса Макавейчука. Андрей Билик попытался улыбнуться, но улыбка не получилась, лицо его мучительно искривилось. Опанас Макавейчук... как же, Макавейчук... А кто эти люди, что так мрачно смотрят на лежащего Билика? Он снова посмотрел на своего бывшего бухгалтера, долго, долго смотрел на него и наконец произнес:
— Ах, собака ты, Макавейчук!
Пятнадцать лет они работали вместе, и в первый раз за пятнадцать лет директор выругал своего бухгалтера.
Все понял Билик. Он поднял левую руку, прикрыл ею лицо. Правая рука у него не двигалась.
— Вставай, директор, вставай,— сказал Макавейчук.— В Вовче народ тебя ждет, специальный митинг устроен по случаю твоего приезда.
Билик проговорил:
— А ты не думай, что уйдешь от суда, Макавейчук, не думай, подлюга!
Макавейчук сказал:
— Ты лучше о себе подумай. Я бы на твоем месте по-другому себя вел.
— Ты бы на моем месте, гад, ползал бы, ноги бы мне лизал.
Приземистый, толстый немец прервал их разговор. Он стал кричать и замахиваться на собравшихся поодаль крестьян. Те отступили. Двое солдат подхватили Билика за руки и потащили к подводе, стоявшей неподалеку. На подводе он попытался присесть, оглянуться: может быть, есть знакомые среди крестьян?
— Братья! — крикнул он.— Советская власть живет, борется! Смерть предателям!
Кто-то прикладом автомата ударил Билика по спине, и он повалился, потеряв сознание. Снова придя в себя, он увидел, что телега подъезжает к окрестностям Вовчи. С тоскливым любопытством он смотрел вокруг — разбитые ворота, сожженные дома, разрушенные мосты, пустынные, безлюдные улицы. Вот его завод, разрушенный, сожженный. Здесь был его второй дом. Сколько раз здесь на заводе пожимал он руку Макавейчуку! То ли от мучительной ломоты в затылке, от боли ли в ногах, от ран в груди или от этих горестных воспоминаний Андрей Билик застонал.
Подвода остановилась перед домом Мазина. Солдаты стащили с нее Билика и поволокли его через двор к подвалу, где стояли часовые. Его бросили в подвал.
— Кто вы? — спросил в темноте чей-то голос. Билик молчал.
— Кто вы? — повторил голос. Билик молчал. Незнакомый человек подошел к нему, коснулся его плеча.
— Кто ты, брат?
— А ты кто? — спросил Билик, уверенный, что к нему подсадили шпиона.
Он еще больше уверился в своем подозрении, когда сосед по подвалу, назвавшийся офицером Советской Армии, стал без конца проклинать немцев. Он говорил, говорил без умолку.
Андрей Билик слушал его и молчал.
— Где тебя схватили, кто тебя так покалечил? Значит, есть партизаны в районе Вовчи? — спрашивал этот человек, но Билик молчал.
Сосед с сердитой горечью сказал Билику:
— Такими мы были и в мирное время, часто не доверяли друг другу, подозревали друзей, а чуждые люди, враги проникали к нам в сердце, им-то мы верили и ласкали их.
Всю ночь этот человек говорил безудержно, даже когда Билик впадал в дремоту. Приходя в себя от боли, Билик снова слышал горячую речь кавказца.
— Много мы пожили, а мало что сделали. А как много могли сделать! Могли быть гораздо умнее, осторожнее, не допустили бы, чтобы нас обманули.
— Кто обманул? — наконец спросил Андрей Билик.
— Меня, например, многие обманывали. А тебя нет?
— Долго ты тут?
— С неделю.
— Почему до сих пор не расправились с тобой?
— Надеются, что я отрекусь от своей души.
— А почему они надеются, на каком основании?
— Они меня еще не знают. Не знают нас эти люди.
— Меня, к примеру, сразу узнали.
— И меня узнают, не гордись. И не думай, что я хуже тебя или для немцев лучше тебя. Ты подумал такое? Ошибаешься, дорогой мой!
— Может, и ошибаюсь,— проговорил Андрей Билик,— я ведь тебя не знаю.
— Вот это наша беда,— сказал Минас,— а я вот тебя узнал и верю тебе, и никогда не забуду тебя, брат мой. Знаешь: я не боюсь смерти, позор мне, если вру. Но когда-то наши хотели меня расстрелять, вот тогда я действительно ударился в панику.
— Наши? Это почему? — спросил Билик.
— Я расстрелял одного немецкого офицера. Он был «языком», понимаешь, его еще не допросили, за это меня судили. Генерал Луганской простил, знаешь его, слышал о Луганском? И меня отправили на передовую рядовым.
Меликян подробно рассказал о том, как он попал в плен.
— А сейчас я не боюсь смерти, если уж когда-то родился, значит, когда-нибудь и умру.
Андрей Билик вздохнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251
В глазах Андрея Билика замелькали какие-то быстрые огоньки. Вдруг он почувствовал, что земля с неудержимой быстротой мчится навстречу ему. Удар — и Андрей Билик впал в забытье, в котором нет ни мысли, ни чувств.
Он открыл глаза, его ослепил яркий белый свет. Громко лаяла собака. Он увидел — люди окружили его, на него лает огромная серая собака. Где он находится, кто эти люди, почему лает эта собака? Он чувствовал резкую боль в затылке, в спине. Он попытался сесть и не смог. Кто-то помог ему присесть.
— Что, Андрей Павлович, память тебе отшибло? Голос был очень знакомый. Билик хотел потереть
лоб — рука не поднималась.
— Андрей Павлович!
И он узнал своего бухгалтера, Опанаса Макавейчука. Андрей Билик попытался улыбнуться, но улыбка не получилась, лицо его мучительно искривилось. Опанас Макавейчук... как же, Макавейчук... А кто эти люди, что так мрачно смотрят на лежащего Билика? Он снова посмотрел на своего бывшего бухгалтера, долго, долго смотрел на него и наконец произнес:
— Ах, собака ты, Макавейчук!
Пятнадцать лет они работали вместе, и в первый раз за пятнадцать лет директор выругал своего бухгалтера.
Все понял Билик. Он поднял левую руку, прикрыл ею лицо. Правая рука у него не двигалась.
— Вставай, директор, вставай,— сказал Макавейчук.— В Вовче народ тебя ждет, специальный митинг устроен по случаю твоего приезда.
Билик проговорил:
— А ты не думай, что уйдешь от суда, Макавейчук, не думай, подлюга!
Макавейчук сказал:
— Ты лучше о себе подумай. Я бы на твоем месте по-другому себя вел.
— Ты бы на моем месте, гад, ползал бы, ноги бы мне лизал.
Приземистый, толстый немец прервал их разговор. Он стал кричать и замахиваться на собравшихся поодаль крестьян. Те отступили. Двое солдат подхватили Билика за руки и потащили к подводе, стоявшей неподалеку. На подводе он попытался присесть, оглянуться: может быть, есть знакомые среди крестьян?
— Братья! — крикнул он.— Советская власть живет, борется! Смерть предателям!
Кто-то прикладом автомата ударил Билика по спине, и он повалился, потеряв сознание. Снова придя в себя, он увидел, что телега подъезжает к окрестностям Вовчи. С тоскливым любопытством он смотрел вокруг — разбитые ворота, сожженные дома, разрушенные мосты, пустынные, безлюдные улицы. Вот его завод, разрушенный, сожженный. Здесь был его второй дом. Сколько раз здесь на заводе пожимал он руку Макавейчуку! То ли от мучительной ломоты в затылке, от боли ли в ногах, от ран в груди или от этих горестных воспоминаний Андрей Билик застонал.
Подвода остановилась перед домом Мазина. Солдаты стащили с нее Билика и поволокли его через двор к подвалу, где стояли часовые. Его бросили в подвал.
— Кто вы? — спросил в темноте чей-то голос. Билик молчал.
— Кто вы? — повторил голос. Билик молчал. Незнакомый человек подошел к нему, коснулся его плеча.
— Кто ты, брат?
— А ты кто? — спросил Билик, уверенный, что к нему подсадили шпиона.
Он еще больше уверился в своем подозрении, когда сосед по подвалу, назвавшийся офицером Советской Армии, стал без конца проклинать немцев. Он говорил, говорил без умолку.
Андрей Билик слушал его и молчал.
— Где тебя схватили, кто тебя так покалечил? Значит, есть партизаны в районе Вовчи? — спрашивал этот человек, но Билик молчал.
Сосед с сердитой горечью сказал Билику:
— Такими мы были и в мирное время, часто не доверяли друг другу, подозревали друзей, а чуждые люди, враги проникали к нам в сердце, им-то мы верили и ласкали их.
Всю ночь этот человек говорил безудержно, даже когда Билик впадал в дремоту. Приходя в себя от боли, Билик снова слышал горячую речь кавказца.
— Много мы пожили, а мало что сделали. А как много могли сделать! Могли быть гораздо умнее, осторожнее, не допустили бы, чтобы нас обманули.
— Кто обманул? — наконец спросил Андрей Билик.
— Меня, например, многие обманывали. А тебя нет?
— Долго ты тут?
— С неделю.
— Почему до сих пор не расправились с тобой?
— Надеются, что я отрекусь от своей души.
— А почему они надеются, на каком основании?
— Они меня еще не знают. Не знают нас эти люди.
— Меня, к примеру, сразу узнали.
— И меня узнают, не гордись. И не думай, что я хуже тебя или для немцев лучше тебя. Ты подумал такое? Ошибаешься, дорогой мой!
— Может, и ошибаюсь,— проговорил Андрей Билик,— я ведь тебя не знаю.
— Вот это наша беда,— сказал Минас,— а я вот тебя узнал и верю тебе, и никогда не забуду тебя, брат мой. Знаешь: я не боюсь смерти, позор мне, если вру. Но когда-то наши хотели меня расстрелять, вот тогда я действительно ударился в панику.
— Наши? Это почему? — спросил Билик.
— Я расстрелял одного немецкого офицера. Он был «языком», понимаешь, его еще не допросили, за это меня судили. Генерал Луганской простил, знаешь его, слышал о Луганском? И меня отправили на передовую рядовым.
Меликян подробно рассказал о том, как он попал в плен.
— А сейчас я не боюсь смерти, если уж когда-то родился, значит, когда-нибудь и умру.
Андрей Билик вздохнул.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238 239 240 241 242 243 244 245 246 247 248 249 250 251