Проснувшись, он почувствовал какую-то внутреннюю ясность, он как бы стоял выше мира и людей, выше самого себя. Он собрал с полу свои одеяла и подушки, взял бумагу и карандаш и принялся писать:
«Жажда разрушения — согласуется ли она со свободной волей? Нет! А стремление к творчеству? Нет! Или, быть может, лишь немного. Дойти в своем развитии до того, чтобы быть в состоянии уничтожить (себя, других), будучи не на поводу у какой-нибудь страсти, а по свободной воле и в полном сознании. Например, убить себя именно тогда, когда имеются наилучшие надежды на выздоровление. Или умертвить свою возлюбленную именно тогда, когда больше всего любишь ее и она меньше всего ожидает этого».
Отложив бумагу, он принялся чинить карандаш, но услышал через открытое окно, как внизу скрипит гравий и кто-то осторожно шагает, тихонько напевая. Он встал и поспешил на балкон: это Реэт направлялась к озеру. Не отдавая себе отчета, Луи крикнул:
— Подожди, и я с тобой!
— Нет, не ходи! — ответили ему.
Куда собралась Реэт? Не захотела ли она попросту уйти подальше от Луи?
И Луи, путаясь в полах халата, уже был внизу.
— Сейчас же возвращайся в комнату, а то простудишься ! — приказала Реэт.
— Куда ты? - спросил Луи с таким испуганным видом, что Реэт невольно улыбнулась.
— Купаться, милый человек! — почти пропела она, указывая на купальное полотенце под мышкой, которое Луи раньше не заметил.
— Ради бога, не оставайся там долго, а то я начну думать, что ты утонула! — сказал Луи, слегка стыдясь своей несдержанности, хотя смущение его скоро уступило место страху, что Реэт окончательно ускользнет от него.
Луи ждал уже час с лишним, а Реэт все не возвращалась. Он пришел в сильное возбуждение, оделся как следует и позвал Розалинду, чтобы пойти с ней погулять.
— Ты слышишь? — весело обратился Луи к старой деве и, выходя из дому, указал в ту сторону, откуда все время то тише, то громче доносилось пение.
— Пойдем потише, а то мы скоро будем устать! — удерживала Розалинда юношу.
Но этот голос, доносившийся издали, звучал словно призыв, словно знак, не прерывавшийся ни на минуту. Луи и слушать не захотел об отдыхе...
На сухом, высоком берегу, с пепелищем от прежних костров, посреди кустов орешника и высоких лип, откуда открывался вид на озеро, Реэт расстелила купальную простыню и высыпала на нее полные пригоршни орехов.
Розалинда развернула захваченное с собой одеяло, и Луи уселся на нем. Реэт продолжала заниматься своим делом, не уселась вместе с ними, а, напевая, легкомысленно продолжала сновать среди деревьев. Она на минутку исчезла за орешником и, вернувшись с новой пригоршней орехов, не заводила разговора. Эта замкнутость, показавшаяся Луи почти грубостью, очень раздражала его.
Как раз, когда Реэт снова, вытянувшись и встав на цыпочки, срывала орехи с ближайшего куста, по крутому берегу поднялся Йоэль. Из-за шума листвы на ветру никто не расслышал, как он пристал к берегу. Луи ощутил
словно удар ножом: «Ах, вот почему она пела, вовсе не для меня. Они же сговорились тайно от меня!»
— Ах, герр Хурт! — всплеснула ручками Розалинда. — Вы являетесь, как Лоэнгрин!
Ветка орешника вырвалась из рук Реэт, и она побежала к другим.
Как в оживленной беседе, так и в веселом собирании орехов Розалинда принимала живое участие. Она то и дело указывала то на одну, то на другую гроздь орехов, и Йоэль с Реэт наперегонки спешили сорвать их. Йоэль иногда влезал вверх по толстому стволу и своей тяжестью наклонял целое дерево. Когда попадалась более увесистая гроздь, Розалинда в экстазе выкрикивала свое, восхищаясь остротой зрения Хурта и выражая свой страх ахами и охами, когда ветки трещали.
Только один Луи хмурился, потому что на него никто не обращал внимания, да, о нем вовсе забыли! Он обиженно встал, отошел и спрятался за кустом, надеясь, что теперь станут искать его, но все так были заняты орехами, даже Розалинду охватил такой азарт, что она и не заметила отсутствия Луи. Она высыпала одну пригоршню орехов за другой на одеяло и беспечно уходила за новыми, как будто с Луи вообще ничего не могло случиться! Рассердившись не на шутку, больной один направился к дому, вынашивая планы мести.
Прежде всего он ни крошки не возьмет в рот, пока другие не поймут, как оскорбили его, и не постараются умилостивить его. Потом он напишет на бумажках еще более прозрачные намеки на возможность самоубийства и так их разбросает, что их непременно должны прочесть. Если и это не поможет, он потихоньку запрется в той комнате, откуда выехала тетя с дочкой, вынет даже ключ, чтобы никто не догадался, где он, и останется там на целых три дня. Пусть ищут тогда! Если случится приступ кашля, он заглушит его подушками.
Он весь вспотел, когда добрался до дому. Но там он почувствовал такую усталость, что не стал осуществлять ни один из своих планов.
За ужином он не говорил ни с кем ни слова, но, когда его, как обычно, послали спать ровно в девять часов, он и не подумал лечь раньше других, — он втайне боялся, что Реэт отправится вечером кататься на озеро. Он следил за каждым шагом этой женщины, стараясь по выражению ее лица и звуку голоса прочесть ее скрытые мысли. Но Реэт была в этот вечер странно умиротворенной, зашла в комнату Луи, даже не побранила за разбитый градусник, а только заменила его новым, отослала Розалинду, с которой Луи повздорил, уговорила его лечь, гладила волосы, говорила слова утешения и даже пообещала, что постарается не покидать Луи, пока он не выздоровеет совсем. Хотя эта неожиданная ласковость и доброта вначале показались подозрительными, но вскоре он подпал под их обаяние и обещал впредь вести себя хорошо и никого не беспокоить своими капризами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109