Насколько иным кажется Йоэлю сейчас родной хутор! Ночью все здесь выглядело романтично, было окроплено росою воспоминаний, а теперь это будничная картина посредственных полей, которых не за что особенно хвалить, но и хулить не за что, хотя Тоомасу этого, видно, хочется.
— .Ячмень у тебя хорош, — говорит Йоэль как бы из вежливости, думая о другом.
— Ах, пустяки ты говоришь! — отвечает Тоомас. — Скоро желтушником зарастет. Да, все могло бы быть лучше, если бы отец немножко подумал о будущем.
— Не понимаю, при чем тут отец? Он тут немало положил трудов и был толковым человеком.
— Трудов? Ты думаешь, я ленился все эти годы? Этот хутор никогда не видел такой работы как в мое время. Легко говорить, когда живешь далеко...
Тоомас с горечью умолкает. Йоэль понял. Они идут вдоль ржаного поля, и Ноэль захватывает ладонью мягкие колосья. Тоомас досадует на то, что рожь редка, а картофель перестал расти. Он говорит о разведении льна, которым хотел поправить свои дела, но которое оказалось невыгодным, так как упали цены, — лен только истощил почву.
Йоэль ясно чувствует, что его водят по полям с единственной целью — показать, какое он причинил тут разорение.
Он срывает с межи стебелек полевицы, грызет травинку и говорит:
— Подожди года два-три, пока я встану на ноги. Я знаю, что тебе было трудно из-за меня. Я этого не забуду.
Тоомас, шагающий впереди, не оглядывается, а говорит про себя:
— К чему ты об этом... Года через два-три будет уже поздно. Да и сам ты после всех этих лет так же гол и бос, К1ким уехал отсюда.
— Мое время еще впереди. Не думай, что я ленился или бил баклуши.
— Учеба это разве работа?
— Ты, кажется, хочешь сказать, — уточняет Йоэль, — что учеба не сразу приносит доход? Подожди немного, год или два, я тебе возмещу твои труды и расходы.
— Ты мне ничего не должен, — отвечает Тоомас. Они поднимаются на горку Коопамяэ, откуда открывается вид на всю Рыуну и дальше, за луга и болота. Но этот вид оставляет сейчас Йоэля равнодушным. Тоомас
устал и садится. Йоэль продолжает стоять.
— Отец любил тебя больше, — продолжает Тоомас. — Мать тоже. Ну да что поделаешь, ведь ты из нас двоих более способный. Тебе открыли дорогу в широкий мир, а мне, мне пришлось остаться на хуторе. Ведь блудного сына всегда больше любят. Но кому-то приходится гнуть спину, а то городским господам есть будет нечего.
Йоэль рассердился:
— Оставь этот разговор! Я уже слышал. Знаю, что я во всем виноват! Но дальше что? Скажем, что отец сделал глупость, не завещал хутора одному тебе. Что же дальше? К чему вспоминать об этом? Ты хочешь, чтобы я тебе выплатил те деньги, что получил отсюда, с этого.
хутора? ,Ну, говори!
Тоомас молчит. Такой задней мысли у него не было,
он хотел просто потолковать, потому что все это уже давно
накипело в душе, хотел, может быть, узнать, понимает ли
сам Йоэль все это...
— Садись, — говорит Тоомас после долгого молчания. —
Мне хочется еще кой о чем поговорить с тобой. Йоэль садится на траву рядом с братом.
— Я хотел спросить у тебя, как ты... что ты думаешь
о моей женитьбе?
— Это дело твое, что мне тут говорить.
— Нет, почему только мое дело? Я ведь не только ради своего удовольствия... У меня и в мыслях не было ведь я старый холостяк. Мать тоже и слышать об этом не хотела. Говорила, когда, мол, я закрою свои глаза, тогда поступай, как душе угодно. Но раз уж я дурной сын..|1 то назло матери и... назло тебе я проделал эту штуку.
— Как это — назло мне?
— Мать думала, что и ты будешь против. Она опасалась,
что Рыуна в конце концов попадет в чужие руки...
— Но я никогда не стремился к тому, чтобы завладеть этим хутором!
— Ты, может быть, и нет, но мать думала о тебе.
Когда я еще только собирался жениться на Альме, мать правильно предсказала, что Альма мне детей рожать не станет. Разведенная жена, и все такое, в общем, мать была против. Ну, теперь хутор у тебя унаследует Вийу, сердилась она перед смертью, бог знает откуда и как подобранное дитя. Говорила еще хуже. Но что мне было делать? Из-за больных ног мать не могла ходить, очень нужна была помощница. Альма может работать за двоих мужиков, лишь бы охота была. Да и развод ведь произошел не по ее вине, ей присудили обратно все ее приданое, и она его внесла
в наш хутор. Если бы не она, кто знает, как обошлось бы дело с хутором Рыуна.
— Ну, в таком случае все в порядке, — весело отвечает Йоэль.
Ему нравится доверительный тон Тоомаса вместо прежнего нытья.
— Чего ж ты теперь беспокоишься? V тебя славная хозяйка и падчерица... Из падчерицы, может выйти еще более славная хозяйка...
— И ты ничего не имеешь против, если хутор когда-нибудь перейдет в чужие руки? Ты ничего не имеешь против чужой крови?
— Ровно ничего!
— А я против! Я никак не могу примириться с этим!
Чем больше я думаю, тем больше соглашаюсь с матерью.
Наследницей хутора станет девушка, да к тому же еще чужая...
— Но ты еще не собираешься помирать, что ж толковать о наследнике!
— Помереть недолго. Я боюсь, что у меня начинается та же болезнь, что свела в могилу отца. Болит под ложечкой. Иногда целыми днями. Кто знает, долго ли я выдержу при такой работе.
Йоэль уже опасается, что теперь снова начнутся жалобы.
Но мысли Тоомаса идут в другом направлении. Когда они
приближаются к дому, он говорит после долгой задумчивой паузы:
— Мне иногда приходит мысль, что если бы у тебя когда-нибудь родился ребенок, сын, тогда мне не пришлось бы ломать голову, кому оставить хутор.
— Бог ты мой, у меня даже жены нет!
Йоэля развеселила заветная мысль Тоомаса, плод долгих размышлений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109