Иногда приходится писать всякие умные письма для него. Он ждет, пока я пишу, одна рука на спинке стула, другая на столе, и я чувствую, как он бррр... дышит мне прямо в шею. Под самые волосы! Кончики их шевелятся и щекочут меня. И я все время думаю, лишь бы машинка не зазвенела, а то он укусит. Поэтому я всегда печатаю ему
короткие строчки. А то как бы это выглядело, при всех,.. Нет, это не годится!
— Ну и сумасбродные у тебя фантазии, Кики!
— Как так? Ничуть не сумасбродные и вовсе не фантазии. Потому что я это ясно почувствовала. И когда я ему передавала переписанную бумагу, я не смела поднять глаз. Мне казалось, что глаза у меня совсем голые.
— А перед Умбъярвом ты не стесняешься позировать голой?
— О, Умбъярв совсем другой! Перед Умбъярвом я вообще не умею стыдиться. Как это я могла бы стыдиться перед ним?
— Хурта ты считаешь более опасным?
Чтобы скрыть свое растущее возбуждение, Реэт принялась хлопотать, переставляя стулья, приготовляя карточный стол.
— Да, я просто боюсь остаться с ним одна. Я, например, не решилась бы пригласить его к себе. Или все же пригласить? Нет, пожалуй... Иногда он, знаешь, взглянет на тебя такими глазами, сам разговаривает о серьезных вещах, а глаза говорят о чем-то другом. У него всегда имеется задняя мысль, он думает, что и у меня есть задняя мысль. Иногда он словно крадется из-за угла, будто кошка высматривает мышь.
— Ну теперь ты, милая моя, опять фантазируешь! Ты говоришь о нем так, будто он бог знает какое чудо.
— Нет, какое там чудо, — рассмеялась Кики, все время ходя по пятам за Реэт, чтобы излить ей душу. — Он просто киска. И поэтому я подарила ему сегодня свою кошку. Знаешь, ту, которую я так долго лепила у Умбъярва. Но потом мне сделалось стыдно. Может, он подумал, что у меня и вправду какие-то задние мысли... Но какие у меня могут быть задние мысли?
— Кто тебя знает! Ты так им очарована...
— Ах, чего там! Он меня и не видит. Мысли его витают бог знает где, бог знает у кого.
Нет, теперь госпожа Нийнемяэ все же решила надеть то зеленое, цветастое шелковое платье, которое так идет к ней, и сменить туфли на красные сандалеты, казалось, сплетенные из ремешков.
Она как раз распевала, переодеваясь перед зеркалом, когда сразу появились оба гостя.
Кийпсаар, как старый картежник, не хотел терять ни минуты. Но для остальных игра была только поводом и предлогом для чего-то другого. Карточного стола в пасторской квартире не было, и госпожа Нийнемяэ поставила покрытый ковром стол посреди зала под люстрой, имитирующей побеги с листьями. Из ветвей поднимались свечи, когда-то настоящие, но теперь переделанные в электрические. Гипсовая копия торвальдсенского Христа стояла в простенке на книжной полке. В углу включили радио. Комната выглядела в общем голой, неуютной и безвкусно-трезвой. Неизбежный фикус и трюмо дополняли ее убранство. Сквозь ветвистую арматуру на стол и на лица падал неровный свет. Здесь нелегко было зародиться уютному чувству интимности. Сначала так и казалось, что за столом сидят четверо чужих, почти враждебных друг другу людей.
Сначала Кики играла в паре с Хуртом. Она была рассеянна, ходила наобум, не рассчитывая, играла невнимательно, делая ошибки и все время проигрывая. Когда Хурт освобождался, выложив свои карты на стол, он вставал за спиной у Кики, чтобы помочь ей. У Кики возникало чувство, как за пишущей машинкой, когда она не смела печатать строчки до конца. И теперь она уже механически, не раздумывая, выполняла указания Хурта.
Другая пара относилась к игре гораздо серьезнее. Но когда госпоже Нийнемяэ случалось ошибаться, Кийпсаар осыпал ее сердитыми упреками:
— Кто же пасует, когда я все время объявляю черви, только под конец три раза бубны! Вам нужно было сразу объявить четыре черви! Так нельзя играть!
Госпожа Нийнемяэ постаралась быть еще внимательнее, она и так была заинтересована ходом игры, была даже захвачена, быстро и ловко комбинировала, играя так уверенно, что Хурт даже удивился. Выигрыш или проигрыш, хорошая или плохая игра — все это, казалось, так же волновало ее, как и Кийпсаара. Выйдя из игры, она не подходила к Кийпсаару, но старалась, оставаясь на месте, дать ему понять, какой картой следует покрывать или какой ходить. Но это не нравилось самонадеянному Кийпсаару, — он ни за что не хотел следовать совету своего партнера и старался взять со стола как раз другую карту.
Когда в следующий роббер партнером Кики оказался Кийпсаар, можно было ожидать, что у него найдется много поводов для досады. Но на самом деле он сделался гораздо менее требовательным, чем с госпожой Нийнемяэ. Он как бы и не ждал от Кики серьезной игры и смягчился, упреки его потеряли остроту, и подчас он самого себя принимался обвинять в неосторожности. В то же время Хурт сосредоточился на игре, так что оба партнера играли согласно и с равным напряжением. Даже жаль было, когда роббер быстро пришел к концу и снова нужно было меняться местами.
Мужчина с мужчиной и женщина с женщиной — борьба шла теперь между противоположными полами. У мужчин
контакт был силен, у женщин слаб. Не помогли ни хорошие карты, ни правильная игра госпожи Нийнемяэ. Интерес к игре у всех упал, кроме Кийпсаара.
Когда госпожа Нийнемяэ пригласила игроков в столовую, Кики никак не удавалось впасть в свой обычный болтливый тон, что-то связывало ее, и ей приходилось лишь наблюдать, как интерес Хурта все больше переключался на госпожу Нийнемяэ, Кийпсаар, как обычно, посвятил все свое внимание напиткам и кушаньям, так что Кики почувствовала себя покинутой.
— Знаете, — сказала она наконец Кийпсаару, которому как раз наливала чай, — знаете, кто меня сегодня упрекал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109