А вам нет? Да, когда я пришла домой, покупки были целы, только книг не хватало.
Глаза Кики выражали наивность и кокетство. Пышно взбитые волосы торчали во все стороны, словно излучая электрический свет.
— Вы смотрите на мои серьги? — спросила Кики у Йоэля, поднимая к уху свои красные ногти. — Один добрый человек подарил. Как они вам нравятся? Или не нравятся?
Зеленые висюльки, выглядывавшие из-под светлых волос, конечно, больше подходили бы к продолговатому лицу.
— К цвету глаз все же подходят, — сказал Йоэль.
— Книг мне не жалко, - вернулась Кики к прежнему разговору. — Кто-нибудь да прочтет их. На что они мне?.. Я и так могу прочесть столько книг, сколько душе угодно. Даже интересно подумать, что кто-то приходит домой с украденной пачкой книг и начнет читать, правда? Но ведь читать украденные книги не так-то приятно. Вы не согласны? Я не верю, что кто-нибудь может читать украденные книжки, что кто-нибудь вообще может украсть книги. Люди вообще не такие дурные, какими их считают.
Йоэль. покраснел. Это была одна из заимствованных у него фраз! И Реэт смутилась, _она бросала ревнивые взгляды то на Йоэля, то на Кики. Йоэль справился с собой и попытался сгладить впечатление:
— Украденные книги можно продать и на эти деньги купить новые. Конечно, если вор при этом книголюб.
Реэт уселась на диване и принялась перелистывать журналы. Она снова пожалела, что пришла. Время приближалось к восьми, церковная служба могла кончиться с минуты на минуту, нужно было уходить. Быстро поднявшись, она прервала диалог Йоэля и Кики. Нет, Кики может остаться, Кики должна остаться. А ей нужно спешить.
Но Кики тоже ушла вместе с подругой.
Когда Йоэль снова остался один, в ушах у него все еще звучала болтовня Кики, но сквозь нее все яснее проступала стройная фигура Реэт, как она сидела на диване — маленькая и хрупкая, с прямой спицей и сдвинутыми коленями, в левой руке иллюстрированный журнал, в то время как правая рука с обручальным кольцом, лежит на странице. А в глазах, когда она поднимала их, можно было прочесть одновременно нежность и страх, увлеченность и сдержанность.
Йоэль не мог больше оставаться в комнате. Воздух на улице был мягок, и чист, в окнах сверкали зажженные елки. Прохожие встречались редко. У всех было где провести этот вечер, только Йоэль бесцельно бродил с одной улицы на другую, в голове у него мелькали отрывки воспоминаний о прежних сочельниках, а из глубины души невольно поднималась с трудом подавляемая печаль одиночества. Чем дальше, тем труднее ему становилось противиться этому чувству, словно сжимавшему ему горло.
Он украдкой прошел мимо пастората. Ставни были закрыты изнутри, в щели просачивались свет и тишина. В полумраке люди тихо тянулись в сторону кладбища. Йоэль также присоединился к идущим. Могильные свечи среди сугробов отбрасывали вверх на деревья странный свет. От каждой руки, пристраивающей свечку, от каждого тихого шага по тропинкам кладбища веяло человеческим теплом, и часть этого тепла досталась даже случайно оказавшемуся здесь прохожему. Вся эта неожиданная картина уберегла Йоэля от наплыва чувств, которые угрожающе стеснились за внутренней плотиной.
Но когда он свернул с главной аллеи и зашагал дальше в глубь кладбища, он попал словно в великое царство забвения, слепую пустоту, не имевшую ни начала, ни конца. Йоэль все еще продолжал отгонять воспоминания о пережитых когда-то нежностях. Но потом его душу охватило нечто такое, что было сильнее его самого.
Когда он повернул и пошел назад, душа его была чище, взгляд яснее, шаг и сердце спокойнее.
Но, вернувшись домой и отпирая дверь своей квартиры, он в темном коридоре ощутил ногами какое-то препятствие. Засветив спичку, он увидел перед своей дверью маленькую елочку, даже свечи не были забыты.
10
В это полное взаимной вражды время, когда газеты и перепархивающие из уст в уста слухи чернили и заподозривали каждого, нотариус Раудкатс и его супруга с самыми лучшими намерениями решили собрать у себя весьма разношерстное общество. Почему подлинному демократу в частной жизни не чокнуться со сторонником Национального фронта? Зачем непременно считать противника врагом, с которым даже поздороваться не смеешь и мимо которого должен прокрасться незаметно? Чистейшая некультурность! — считала госпожа Раудкатс. За границей, наверно, не встретишь таких сплетен за чашкой кофе и такой кампании публичного поношения, как у нас. Нужно поднять на щит культурный домашний очаг, воспитать традиции, чувство такта и уважение к ближнему. Нужно организовать что-то вроде салона. Таково было убеждение госпожи Раудкатс, которое вполне разделял с ней и ее муж.
Раудкатсы принадлежали к числу самых солидных граждан города, доходы мужа обеспечивали достаток, детей у них не было, с родственниками они не знались, еще меньше имели дело с друзьями, выпрашивающими подпись на векселе, потому что Раудкатс, как нотариус, привык протестовать векселя, а не переписывать их. При всем желании о нем не могли сказать ничего плохого, разве только- то, что он был педант, то есть никакие дружеские связи не могли заставить его отсрочить протест векселя. Дома он жил по точному расписанию, содержал свою библиотеку в образцовом порядке и никому не выдавал книг из нее. Особой
разговорчивостью и навязчивостью в обществе он не отличался, можно даже сказать, что он как-то оставался незаметным среди других.
Зато госпожу Раудкатс попрекали за ее гордость, ее заграничные путешествия, ее жеманство и обзывали выскочкой. Фразы вроде: «Когда я в последний раз была в Лондоне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109