— В таких вещах нелишне ваше благословение, это я понимаю, но зачем вы позволяете вовлечь себя в такие сомнительные аферы? Этого я понять не могу.
— Как в сомнительные? — спросил Нийнемяэ. — Зачем мне оказывать противодействие человеку, который всегда поддерживал нашу церковь? Разве Тарас с кем-нибудь поступил несправедливо? Разве он какой-нибудь кутила, который думает только о своих удовольствиях? Кто его знает, тому известно также, насколько бескорыстен этот предприимчивый человек. Тарас даже по ночам не имеет покоя, и голова его всегда полна новых планов. И поверьте, это принесет большую пользу всему нашему народу.
— Шарики у этого человека работают, и планы у него есть, кто это отрицает. Ведь и это, кажется, его выдумка, что участники Национального фронта теперь строем маршируют к причастию? Значит, теперь референдум должен пройти с божьего благословения.
— Что ж тут плохого, если народ таким способом вновь обращают к церкви. Церковь должна только радоваться этому, — сказал пастор.
— Ну да, и здесь прибыль пополам: они получат от вас голоса старых баб, а вы от них рекламу!
Когда Кики в сопровождении Хурта и Кийпсаара по ночным улицам шла домой, оба ее провожатых так увлеклись политическим спором, что почти забыли о своей даме. Кийпсаар ушел первым, в голове у него уже сложилась большая статья для газеты, он даже решил не ложиться спать, пока не напишет ее.
Кики попыталась своей наивной, певучей болтовней вернуть себе потерянные позиции. Она говорила и о варенье из крыжовника, и о любимых ею чайных розах, и о прослушанной ею в вагоне граммофонной пластинке, по которой она выучила красивую песенку. Не хочет ли Хурт послушать? И она запела. Песенки хватило на целый квартал, так что поздние прохожие с удивлением оглядывались на Кики. Потом она рассказала о своем учителе пения, которому Кики когда-то посылала так много флоксов, что у того голова закружилась, и от которого она была в таком восхищении, что из уроков пения ничего не вышло. Кики призналась в своей мечте когда-нибудь сыграть на сцене Офелию...
Все напрасно. Хурт не слушал ее, мысль его витала где-то в другом месте, он даже ни разу не улыбнулся и не поднялся к ней пить чай с вареньем из крыжовника. На него не подействовали даже слова Кики о том, что варенье сварено на хуторе Нийнемяэ...
Поднявшись наконец в свою маленькую комнатушку, Кики зажгла на полу примус, чтобы выпить в одиночестве чаю с вареньем, и, забравшись с ногами на стул, уставилась в лиловатое пламя, которое все разрасталось в ее увлажнившихся глазах, пока, казалось, ^ не охватило всю комнату, весь дом и весь мир.
8
Было еще темно, когда старая уборщица Хурта, Мари, отперев дверь собственным ключом, вошла с черного хода и принялась убираться. Вскоре уже топилась печь рабочей комнаты, и дверь ее задребезжала на сквозняке. Возле печи, находившейся рядом со спальней, приходилось соблюдать осторожность, потому что хозяин еще спал. С березовыми поленьями на руках Мари тихонько переступила порог темной комнаты, чтобы на цыпочках пробраться прямо к дверце печки, как вдруг споткнулась о какое-то препятствие. Она упала, упершись руками во что-то мягкое, с грохотом уронив поленья.
— О господи, сыне божий, — пробормотала старушка, шаря руками вокруг себя.
Откуда ей было знать, что со вчерашнего дня пустой зал был превращен в кабинет? Вчера под вечер перед домом остановился грузовик, и сюда втащили новый письменный стол, два кресла, обитые материей цвета серой куропатки, и диван с приделанным к нему пюпитром для чтения. Этот диван, выполненный по проекту самого Хурта, и стоял посреди комнаты, на самом ходу, не найдя еще своего настоящего места.
Грохот разбудил Йоэля. «Хорошенькое освящение новой мебели!» — промелькнуло у него в голове. Он вскочил с кровати, накинул пальто, открыл дверь и включил свет.
— Недурное начало дня! — воскликнул он. Полено, перелетев через диван, скользнуло по натертой поверхности стола, проведя по ней заметное полукружие.
— Господи боже, ведь я не знала, — с беспомощным отчаянием заголосила старушка, даже не догадавшись собрать поленья. — Откуда мне было догадаться...
— Ну так, по крайней мере, соберите весь этот хлам!
Уборщица молча наклонилась, чтобы выполнить приказ. Хозяин, видно, рассердился, а то бы он не сказал так нехорошо. Сухие, звонкие березовые поленья, а ему - хлам?
— Почему же вы не догадались включить свет? — продолжал сердиться Хурт.
— Я думала, что...
— Нечего тут думать! — оборвал ее Хурт и захлопнул дверь в спальню. Но когда он снова присел на край кровати, ему стало жаль старушки. «Ладно, — сказал он про себя, — сделаю ей к празднику подарок получше». Иоэль скинул пальто и снова улегся в постель. Он плохо проспал эту ночь, новая мебель потрескивала, будя его. Как беззаботно жилось ему в номере гостиницы или даже здесь до покупки новой мебели: завязывая шнурки ботинок, можно было класть ногу на любой предмет обстановки. А теперь...
Натертый пол пахнет скипидаром. Старушка тихонько ставит за дверью начищенные ботинки, как будто Йоэль сможет еще заснуть. С улицы доносится скрежет деревянных лопат, слышен звон бубенчиков и говор прохожих. Пора вставать.
Йоэль открывает внутренние створки ставен, закрепляя их по обе стороны от окна. Для такого раннего часа на улице на редкость светло. Ночью выпал снег, на рамах окон мягкий снежок лежит словно пух, с неба продолжают падать крупные хлопья. «Сегодня сочельник, а там будет три выходных дня. Что с ними делать?» Вспоминаются картинки прошлого, детство, катание на коньках по заледеневшему лугу, замечательные поездки на санях по заиндевевшему лесу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109