Теперь на этом месте будет стоять торговый дом. Он и подходит туда больше, не правда ли? И я так довольна. Ведь я все время боялась, что придут и снесут нашу квартиру. А теперь они всю свою ратушу должны перенести на другое место. Пусть-ка теперь попляшут!
— Вот как, — сухо ответил Хурт. — Это и была та тайна, которую вы хотели открыть мне?
— Нет, это еще не все! В ближайшие дни к вам обратятся. Некоторые акционеры, правда, рекомендовали другого архитектора, но будьте спокойны, я добьюсь, чтобы эту постройку получили вы.
— Это, конечно, весьма любезно с вашей стороны, но... я не могу взять на себя этой задачи.
— Разве у вас так много работы?
— Нет, не в этом дело. У меня есть другие причины;
Госпожа Тарас с изумлением смотрела на Хурта, который не проявил никакой радости по поводу ее большой доброты.
— Я не понимаю... — пожала госпожа Тарас плечами.
«Архитектору заказывают проект, и он этот проект
составляет, все остальное его не касается», — эта сказанная
Тарасом у Орайыэ фраза хорошо запомнилась Хурту. Или для архитектора действительно безразлично, для кого он строит дом? Нет, по крайней мере, на этот раз! На могиле своей мечты он не станет возводить этот торгашеский дом, пусть это делают другие!
— Ах, в конце концов вы согласитесь, — вскоре решила госпожа Тарас, — это все настроения... Но, ради бога, ни слова никому о том, что я вам здесь сказала. Если бы мой муж знал, что я уже говорила с вами об этом, да еще с глазу на глаз... Ох и рассердился бы он! Он у меня такой ревнивый! Да-а!.. Вы и представить себе не можете, какой ревнивый! Давайте уйдем отсюда скорее, а то он начнет искать меня, и если застанет нас тут вдвоем...
Эта таинственность была весьма наивна, но Хурт и не догадывался, какое подсознательное удовлетворение испытывала госпожа Тарас оттого, что она сумела хоть немножко отомстить мужу тем, что с глазу на глаз разболтала его тайну.
Под утро случилось нечто неожиданное, взволновавшее всех. Появилась полиция, которая принялась быстро проверять всех присутствующих. Как ни сопротивлялись, ни протестовали, ничто не помогло. Искали Рыйгаса, который, однако, исчез, неизвестно куда и когда.
Кийпсаар, как журналист, скоро разузнал, что ночью были обыски у. членов Национального фронта.
— Кто посмел! Пусть-ка сунутся! — храбрился Тарас.
Кийпсаар называл имена арестованных, обыск произведен и у Тамберга. Тамберг не поверил. Как это вообще возможно! С полнейшим спокойствием он пошел в библиотеку, чтобы позвонить. Но, положив на рычаг трубку, он едва устоял на ногах. Откуда они узнали? Кто предатель?! Он вдруг почувствовал смертельную усталость и прилег на диван, и перед глазами его на миг появились раскрытые ящики стола, секретный архив Национального фронта, который принесли к нему на хранение.
Гости быстро начали расходиться. Госпожа Раудкатс почувствовала себя несчастной оттого, что ее благородная попытка создать общую гармонию окончилась таким диссонансом. Сердце у нее защемило, она почувствовала страх. Еще так недавно Тамберг толковал с ней о старости и смерти, она посоветовала ему для развлечения предпринять заграничное путешествие, но Тамберг махнул рукой, шутливо намекнув на такое путешествие, из которого нет возврата.
Немного погодя "доктор Арукаск и мадемуазель Ормус хлопотали возле лежавшего на диване Тамберга, щупали ему пульс и выслушивали дыхание. А потом мадемуазель Ормус побежала за шприцем для укола.
От пустой квартиры веяло жутью, было неясно, что происходит там, за пределами дома, и что думает доктор Арукаск о состоянии больного. Черные футляры от скрипки и виолончели походили на заколоченные гробы.
Нотариусу Раудкатсу вспомнился вдруг вопрос Тамберга, можно ли учуять запах покойника за двадцать четыре часа до смерти, и он рассуждал про себя: «Я с закрытыми глазами могу отличить по запаху Го-Сотерна от Барзака, может, и теперь почую...»
Ему захотелось зайти в библиотеку, но Арукаск разрешил это лишь после возвращения Ормус.
В комнате не было никакого особенного запаха. Тамберг лежал на спине, подбородок у него отвис, застывшие глаза раскрыты настежь. Он свое отжил. Захотели подвязать ему подбородок, но от волнения не могли найти ничего подходящего, пока мадемуазель Ормус не отыскала в спальне подаренный Кики шарф. Этим шарфом она и подвязала подбородок, завязав на макушке большой узел. Потом она опустила покойнику веки, словно крышку конторского стола.
— За час они закроются навсегда, — деловито заметила она хозяйке дома, растерянно глядевшей на все это. Слово «навсегда» прозвучало с таким отчаянием, что она со Слезами на глазах быстро ушла в зал. Она уселась на табуретке перед роялем, впилась зубами в кончик носового платка и потянула его. Но зубы не удержали платка, и руки беспомощно упали на клавиши, вызвав странный диссонирующий аккорд.
Хурт ушел от Раудкатсов вместе с Кики. Комната Кики оказалась накуренной до потолка. Рыйгас лежал на диване, накрывшись пальто, и дрожал от холода. Эта дрожь не прошла и на улице, когда Хурт повел его к себе. Счастливо добравшись до квартиры Хурта, Рыйгас, даже не снимая шапки, принялся ощупывать печку, ища тепла, и потребовал коньяку.
Ноэль выложил свои запасы, налил рюмки и взглянул Рыйгасу в глаза:
— Ну?
Чего только не выражал этот короткий слог! И чувство превосходства, и предостережение, и месть, и злорадство, и сострадание, и даже возможность играть как кошка с мышью, но все это в крошечных размерах.
Вот тут он и сидит теперь, этот враг и однокашник Хурта, опустив голову, вяло свесив руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109