В то время как Кукемельк и Карнеоль с любопытством разглядывали корешки книг, госпожа Раудкатс опустилась на мягкий диван. Немного усталая от хлопот, она на минутку почувствовала себя за тысячу миль от всей этой суетни за стенами. Здесь нашелся тихий уголок, где можно без помехи насладиться покоем. Карнеоля послали за кофе и ликером. Едва тот ушел, как Кукемельк счел нужным встать перед госпожой Раудкатс и влажными от выпитого вина глазами со значительным выражением уставиться на нее. Его серьезность показалась хозяйке дома такой смехотворной и жалкой, что она невольно улыбнулась.
— Послушайте, мадам... — начал Кукемельк, опустив руки со скрещенными пальцами.
«Теперь начнется объяснение в любви», — польщено подумала госпожа Раудкатс, приготовившись встретить это объяснение с видом величайшего удивления.
— Не будьте так жестоки...
— Я жестока?!
— Да, не будьте так строги, к вашему верному поклоннику, смилуйтесь над ним!
— Но, милый человек, образумьтесь! Вы становитесь скучным, когда напьетесь.
— О, не казните меня так жестоко!
— Оставьте наконец, разговаривайте по-человечески и не выворачивайтесь наизнанку, как только выпьете немножко вина! Трезвый вы мне и в глаза смотреть не решаетесь.
Кукемельк наклонился к руке своей дамы, чтобы поцеловать ее:
— Простите, если я кажусь вам навязчивым!
— Молодой человек, лучше возьмите себя в руки!
— Повинуюсь вашему приказанию, сударыня.
Кукемельк весь покраснел и, наклоняясь, чуть не свалился на колени к даме, так что той пришлось оттолкнуть его рукой.
— Никакого приказания! Все должно получаться салю собой.
— Все, что получается салю собой, идет от вас.
— Не говорите глупостей, ступайте повеселитесь!
— Веселье обитает только около вас, только около вас.
Кукемельк шлепнулся на диван рядом с госпожой Раудкатс и принялся целовать ее руку, подымаясь от кисти к плечу, пока Карнеоль не появился с кофе и ликером на подносе. Вскоре после этого в дверь заглянула госпожа Тарас, но только для того, чтобы испуганно отпрянуть назад и извиниться. Она действительно была поражена. В полутемном коридоре она остановилась, чувствуя, будто вся несправедливость мира обрушилась на нее. Странное дело, гостей здесь приглашают лишь затем, чтобы хозяйка дома могла уединиться со своими кавалерами в тихой комнате и бесстыдно кокетничать с ними! А муж ее, тот ничего не видит и допускает это! В то время как Хельмут избил ее всего лишь за то, что она побывала в кафе...
Она вынула платок из сумочки, вытерла глаза, высморкалась и запудрила следы своих переживаний. Откуда-то из глубины души вынырнуло совсем новое чувство, растроганность и даже гордость за своего мужа, который, по крайней мере, умеет ревновать, как настоящий мужчина. Она быстро подошла к нему, ухватила его за рукав и произнесла с мягким укором:
— Давай же наконец потанцуем!
Самой одинокой чувствовала себя в этот вечер Кики. Среди всех этих разбогатевших, беспечных людей она стыдилась своего простого платья и даже своей нетребовательности. В этой среде, где в такой чести была изысканная благовоспитанность, своеобразие ее натуры никак не могло
проявиться. Было, наверно, традиционной ошибкой, что Кики вместе с другими приглашали в большое общество. Но что Кики могла поделать? Быть может, окружающих привлекали ее странности, ее полная приключений жизнь, ее наивность, о которой никто не мог сказать, настоящая она или поддельная, ее доходящая до крайностей щедрость. Некоторые считали ее здесь незваной гостьей. Она весь вечер стояла в сторонке и глядела, как гости жадно наполняли свои тарелки и поспешно отходили от стола, словно кошки, которым удалось стащить подходящий кус. Сама она и в рот ничего еще не брала, поскольку никто не заставлял ее. Да и кто здесь мог чувствовать интерес к тому, ела ли она что-нибудь за последнее время, есть ли у нее теплый угол? Уйдя со службы тотчас же после Хурта, она полностью предоставила себя случайностям жизни. Правда, она чаще стала заходить в мастерскую Умбъярва, жарить там яичницу и варить кофе, но для собственного примуса у нее уже давно не хватало керосину, а для печки - дров.
Ей так хотелось, чтобы кто-нибудь хотя бы хорошенько отругал ее за то, что она не может ухватиться ни за что, что все упускает из рук, за то, что она среди всего здешнего изобилия наивно стоит у стены и аскетически мирится с тем, чтобы ели и пили только другие, и вообще за то, что она такая глупая, такая не от мира сего.
Рыйгас недавно поговорил с ней, но только о своих важных делах, он доверил ей что-то таинственное и опасное и ушел, даже не спросив, как она сама поживает.
Потом пришел Хурт, расспрашивая ее о том о сем. Сначала было трудно отвечать, так как что-то сжимало горло, мешало открыться. Но когда Хурт заставил ее выпить кофе и коньяку, съесть печенья, она понемногу выбралась из своей молчаливости и опять очутилась в свойственном ей мире всяких фантазий, где чувствовала себя так хорошо. Ах, пускай Хурт не думает, что Кики далека от жизни, о нет, ей предстоит что-то очень-очень важное, большой-большой переворот в жизни. Она выходит замуж, правда еще не завтра и не послезавтра, нет, потому что сначала она хочет стать хорошей актрисой.
— Да, хорошей актрисой! Вы думаете, у меня нет таланта? За последние дни я назубок выучила роль Офелии. Думаете, не подойдет мне эта роль? Вначале я хочу только дублировать. Завтра же отправлюсь к директору театра, прочту ему. И прочту, во всяком случае, лучше, чем его супруга. А может, мне надо нарочно сыграть похуже, а то они не дадут мне играть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109