Он так много видел, так много пережил. Я нахожу, что он весьма интересный человек.
— Ну, разве не замечательный парень? — в свою очередь, с восторгом воскликнула вошедшая из другой комнаты госпожа Орайыэ, угощая дам сладостями.
— У него красивые руки и такие тонкие и длинные пальцы, — сказала госпожа Тийдо, проводя двумя пальцами по своей расслабленной руке, театрально опустив при этом веки и подняв брови.
Госпожа Тарас, рассерженная этими кокетливыми ужимками, хотела ввернуть что-то о грязноватых ногтях Хурта, но ее перебила Кики, пропевшая со своим подчеркнуто- наивным видом:
— У него, я думаю, глубокие, очень глубокие мысли. Он долго глядел на меня через стол, глядел и глядел но при этом вовсе не видел меня.
— Это я тоже заметила, — ответила госпожа Орайыэ, — но это было тогда, когда он внимательно слушал меня.
— Ну, нашли кем восхищаться, — смогла наконец ввернуть госпожа Тарас. — Еще одним безработным интеллигентом больше в Эстонии, вот и все. Какое значение имеет то, что он архитектор, что у него диплом в кармане. Как бы он уже завтра не пришел выпрашивать подпись под векселем!
Она встала, кивнув мужу, что пора уходить.
В то время как в квартире адвоката Орайыэ таким образом обменивались впечатлениями об Йоэле Хурте, сам он медленно шагал по мартовской улице, подняв воротник пальто, с головой, слегка затуманенной усталостью и ликером,
Тихо сыпался мелкий снежок, то шурша, медленно проезжала машина, то трусила извозчичья лошадка с санями. Редкие фонари освещали сгрудившиеся на узкой улице дома и домишки, истлевавшие в некоем благодушном застое.
Йоэль остановился перед ратушей и задрал голову, чтобы посмотреть на часы. При этом взгляд его остановился на покосившихся, тусклых окнах второго этажа и на торчавшем куда-то в сторону конце водосточной трубы, напоминавшей какое-то чудовище. Что-то тяжелое и тоскливое шевельнулось в душе Йоэля, чем-то щемящим повеяло от этого старого здания и маленькой площади перед ним. Наверху часы пробили девять. Йоэль быстро обогнул здание, разглядывая его со всех сторон, словно видел его сегодня впервые. Значит, здесь задумали построить новую ратушу и конкурс уже объявлен. Включиться бы в него! Как было бы замечательно сразу же испытать свои силы! На вечере у Орайыэ Йоэль почему-то воздержался от расспросов о конкурсе и теперь жалел об этом; ему не терпелось сразу же удовлетворить свое любопытство. Мысль о новой ратуше не давала ему покоя, и он несколько раз обошел вокруг здания, оглядывая окрестность, увиденную словно впервые, и наконец поднял глаза к башне.
— Отсюда эти часики показывают неверное время, — послышался голос за спиной.
Это был старый ночной сторож, в ушанке и в шубе, туго Затянутой ремнем. Сидя в воротах, на каменной тумбе, он только что разжег свою трубку.
— Да я не на часы... Я так только...
— Понятно, молодой человек пришел на свидание. Тут тоже не обойдешься без часов. Смотрите с фасада, спереди они не врут.
— Ах, чего там, и спереди такое же барахло... Как бы еще на голову не свалились!
Старик, уже лет двадцать стороживший ратушу, почувствовал обиду.
— Ну да, чего там, снести — и все тут! Развалить всякий сумеет! А вот новое построить, на это кишка тонка...
Старик еще что-то проворчал и снова принялся разжигать погасшую трубку.
— Ишь дрянь какая, видно, намокла. Может, у молодого человека найдется папироса? Спасибо, спасибо. Да это же целая сигарета! Ее я отложу на другой раз, грех переводить такое добро в темноте...
Этот пристывший к своему месту старик почему-то р.» | сражал Хурта, он быстро ушел, чтобы побродить среди их и покривившихся домов старого города. И чем более одиноким и чужим он себя тут чувствовал, тем более жадно охватывали его мысли о новой ратуше, нет, еще больше, мысли о будущем лице всего города.
Снег повалил гуще, он глубже втянул голову в воротник пальто, чувствуя себя словно некий заговорщик против здешних людей и строений.
2
Когда в зале кино снова погас свет, Реэт Нийнемяэ встала со своего места в задних рядах и, запахивая черную каракулевую шубу, вышла в фойе. Она остановилась на минуту перед фотографиями артистов. «Мой тип», — подумала она, увидев и здесь Волбрюка. Слегка закололо в боку. Реэт глубже задышала. Внутри, по правде сказать, духота порядочная. Как бы снова не начались вечные запреты врача, — нельзя принимать солнечные ванны, с купанием надо быть поосторожнее, спать ложиться надо пораньше, а спорт — об этом на первых порах и думать нечего. Она и так почти совсем не ходила на лыжах в эту зиму, а теперь весной еще лишать себя удовольствия играть в теннис и все только гулять, гулять размеренным шагом, в строго определенное время, как будто недостаточно этой монотонной жизни, которую ей изо дня в день приходится вести в пригородном пасторате, — нет, эта перспектива ее совершенно не устраивала.
Снежинки тихо падали на шубу и шапку, щекотали лицо. «Вряд ли Ильмар уже вернулся домой, — подумала она. — Ведь у Орайыэ ему нравится царящая там умеренно теплая, мягкая и приятная атмосфера, которая так подходит к его характеру.
Он у меня начинает округляться и теперь даже по наружности походит, на пастора. Пять лет назад был куда худее, а теперь жирком оброс, уже пуговицы на рубашке отлетают, воротники жмут шею, а как усядется, так весь каким-то рыхлым становится. Надо бы поучить его гимнастике. Или заниматься с ним вместе каждое утро по полчаса. А весною ему непременно нужно научиться играть в теннис, вообще больше спорта, больше спорта! Я не люблю, когда человек распускается.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109