Камень на камень
Роман
Эстон.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
— ПОЖАЛУЙТЕ, пожалуйте, входите!
Адвокат Орайыэ с радушной улыбкой на круглом актерском лице встречал в передней гостей, приглашенных к пяти часам на чашку кофе.
— Ты прямо как в цирк зазываешь, — пошутил один из пришедших, пожилой адвокат Тамберг, зажав в одной руке котелок, а другую протягивая для приветствия.
— В цирк, говоришь? Как вам будет угодно. О цирке вы сами позаботитесь, а хлебом тут накормят.
— Но, Пауль!.. — входя в переднюю, укоризненно воскликнула хозяйка, маленькая блондинка с мягким взглядом. — Докажи, что в этом доме умеют принять гостей, помоги дамам снять пальто.
— Так разрешите, сударыня, вашу маленькую, нежную ножку... — Тотчас же подскочил Пауль к госпоже Тийдо. чтобы снять ботики. Но их застежка-«молния» оказалась столь замысловатой, что Пауль надолго застрял у ее ног, и госпожа Тийдо воспользовалась этим, чтобы разглядеть себя в маленьком зеркальце.
— Но, Пауль!.. — снова послышался голос хозяйки дома.
— А знаете, сударыня, — сказал Пауль, снизу вверх глядя на госпожу Тийдо, — хорошо бы на платьях и белье тоже вместо пуговиц и крючков...
— Опоздали со своей идеей, — как всегда хладнокровно ответила госпожа Тийдо.
— Но, Пауль, кто же говорит о белье... Ступай, помоги мадемуазель Ормус.
Конечно, почему же не расстегнуть огромные пуговицы на пальто мадемуазель Ормус.
Но мадемуазель не подпустила его, повернулась спиной и стала раздеваться сама.
— Точь-в-точь, как наша Майму, когда ей было три года: «я сама», «я сама»! Поверьте мне, мадемуазель, я осторожно... чтобы щекотно не было...
Пауль любил поддразнивать мадемуазель Ормус, потому что у нее, как и у его жены Хелене, были игривые ямочки на щеках, во взгляде ее отражалась такая затаенная, полубессознательная полнота жизни, а руки у нее были такие упитанные, налитые, что хотелось схватиться и побороться с ней...
— Но, Пауль!.. Как же так можно! Перо совсем не пишет!
От Тамберга, который как раз пытался расписаться в книге гостей, укоризненный взгляд хозяйки снова обратился к шутнику, снимавшему пальто с мадемуазель Ормус. Но лицо его при этом оказалось в опасной близости к лицу Ормус, которая с улыбкой глядела прямо на губы Орайыэ.
— Не беспокойтесь, мадам, перо великолепное! Видите! А сами вы еще великолепнее! — сказал Тамберг хозяйке дома.
— Я?
— Даже упреки ваши звучат, как ласка. Когда вы упрекаете своего Пауля, это у вас получается так нежно, так мягко. Поистине, каждый мужчина может позавидовать Паулю.
И Тамберг, этот старый холостяк, у которого сверхгалантность обратилась в привычку, схватив руку хозяйки, пожал и поцеловал ее.
Госпожа Орайыэ почувствовала себя польщенной и поспешила вернуться в столовую, к своим помощницам,, восьмилетней дочке Майму и ребячливой госпоже Кидеон, которую все звали попросту Кики. Это была причесанная на манер Греты Гарбо молодая вдова с зеленоватыми глазами, любившая путешествовать и испытавшая немало приключений, особа одаренная, но безалаберная и беспечная. В последнее время она добывала свой хлеб насущный, работая машинисткой в городском управлении. Адвокату Орайыэ нравилась Кики, но к ней жена не ревновала его, как к мадемуазель Ормус, при виде которой в груди сразу просыпался бесенок ревности.
— Где сядет дядя Тамберг? — спросила Майму*
— А тебе что? Рядом с крестным ты посидишь в другой раз. А сегодня ты покушаешь в детской вместе с маленьким Петером.
Майму промолчала. Она и так знала, что ей не разрешат сидеть за столом вместе со взрослыми, но сегодня ей захотелось сделать что-нибудь приятное своему крестному. Этот дядя такой чудной — он намазывает масло на хлеб левой рукой и той же рукой рисует иногда для Майму.
— Дядя Тамберг сядет здесь?
И незаметно для всех Майму подвинула чашку ручкой влево, а чайную ложку и вилку для торта также положила на левую сторону.
— Бог мой, уже больше половины шестого! — воскликнула госпожа Орайыэ, обращаясь к Кики. — Загляни-ка в зал, узнай, не пора ли варить кофе!
Вкусный, ароматный кофе был славой и гордостью этого дома. Хозяйка никому не доверяла варить его. Потому что здесь имелись секреты, начиная с выбора воды, с темпов ее кипячения, не говоря уже о смешении разных сортов кофе. Супруга нотариуса Раудкатса, правда, доказывала, что кофе, как и чай, важно пить из специальных чашек, но в ответ на это госпожа Орайыэ лишь усмехалась, говоря:
— Знаете, что я вам скажу, будь чашки севрские или кузнецовские, мой кофе от этого вкуса не теряет. У других не знаю, может, у них действительно кофе меняет вкус в зависимости от сервиза.
Десятки сортов домашнего печенья тоже способны были вызвать аппетит даже у пресыщенного человека. Неважно, как его есть — вилкой, ложкой или просто руками, стоя или сидя, главное, чтобы язык и нёбо испытывали наслаждение.
Такого же взгляда придерживались хозяева и в отношении убранства квартиры. «Стиль, стиль? — говорил Пауль. — Пусть убираются подальше со своим стилем... Стул должен быть таким, чтобы на нем хорошо и мягко было сидеть. Куры, те спят на жердочке, в суде людям приходится торчать на жесткой скамье, но для своих клиентов я хочу иметь у себя удобную, мягкую мебель, чтобы им было где сидеть и дожидаться. В мире и так много всего, что радует глаз, так пусть и другие части тела получат удовольствие!»
Все же Орайыэ недавно позаботился и о радости для глаза, — была приобретена новая картина для зала.
Когда Кики, выйдя из столовой, присоединилась к гостям, Пауль как раз подводил к этой картине своего плешивого коллегу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109