Как далек был он от всех этих трогательных традиций, как чужд этим чувствам... Он больше не мог выдержать: сначала одна, потом другая рука упали на стол, и лицо прижалось к ним.
Кто-то вбежал на амбарное крылечко.
Это была Вийу с букетом васильков. Ребенок очень любил цветы и приносил Йоэлю большие охапки всевозможных растений.
— Что ты тут делаешь, дядя? Почему у тебя глаза красные? Ты плакал, дядя? Тебе не хочется уезжать от нас?
— Да, не хочется. Но... я не плакал! пробормотал Йоэль. — Видишь ли, к тут заснул, оттого и глаза красные.
— А разве у тебя, когда спишь, глаза красные? — спросила Вийу. — А у меня черные. Но когда я сильно тру их, то они становятся желтые. Когда мать долго мнет масло, оно тоже становится желтым.
Йоэль никогда не обращал особого внимания на детей, всегда проходил мимо них, не замечая. Теперь вдруг перед ним оказалось так много искренности, невинности, простоты и сердечности, что он почти испугался. Эта маленькая девочка с кудрявыми волосами, с круглым, слегка порозовевшим от солнца лицом, с васильками в руках была чем-то вроде откровения из какого-то другого мира, и на душе у него стало легко, а сердце переполнилось нежностью.
— И эти цветы ты принесла мне? Почему именно мне?
— Ты мой друг.
— Разве у тебя нет друзей получше чем я?
— У меня есть еще Марет, но она не умеет разговаривать. Она еще маленькая и глупая. Я сделала ей зеленое платье и красный платочек. Она не разговаривает даже, когда я ее бью.
— Бьешь? Зачем же?
— Но детей всегда бьют, когда они не слушаются. Марет мой ребенок.
— А тебя тоже бьют?
Вийу опустила глаза и молча протянула Йоэлю цветы.
— Отец бьет? Или только мать?
Вийу не пошевелилась. Ей стало вдруг так стыдно.
Она хотела убежать, и Йоэль едва успел схватить ее за руку
— Но почему же? Расскажи, я никому не скажу. Ну... подойди поближе!
— Отец сказал, что я не должна дружить с тобой, — рыдала она. — И запретил говорить с тобой... И чтобы не смела собирать тебе цветы... А ночью чтобы не храпела...
—- И из-за всего этого он тебя и побил? А как побил, просто рукой? Или розгами?
Девочка молчала, только слезы полились из глаз.
— Нет! Я ничего не знаю!
И девочка заплакала в голос.
Йоэлю весь этот разговор показался странным.
— А теперь скажи правду и ничего не скрывай. Отец бил тебя?
— Не бил.
— А он ругал тебя и сказал, что ты не смеешь дружить со мной?
— Да... Нет!
— Так чего же ты плачешь?
Девочка молчала — похоже было, что отъезд дяди привел ее в отчаяние.
— Постой, я покажу тебе что-то, — попытался Йоэль направить мысли ребенка, да и свои на что-то другое. — Взгляни сюда! Ты видишь этот дом? Вот такой дом мы построим когда-нибудь и здесь! Согласна? Красивый двухэтажный дом с красной черепичной крышей, а твоя комната там, вот окно твоей комнаты. И для Марет мы тоже построим домик. Но когда я вернусь, у тебя будут еще другие куклы. Одну будут звать Йоэль, да, Йоэль, а другую... другую... Реэт. Мы всем построим дома. Тебе нравится имя Реэт? Реэт — девочка с голубыми глазами, с маленькими зрачками, с мягкими каштановыми волосами. У нее хорошие друзья, и никто ее не бьет и...
Вийу слушала, раскрыв рот на верила всему с трогательным простодушием, это и на Йоэля подействовало так, что он и сам поверил всему, что он тут сочинил. И где-то в глубине души он при этом почувствовал страх. Он наклонился и поцеловал девочку в лоб.
И глаза обоих были словно празднично украшенные ворота, в которые мог въехать весь мир.
6
Йоэль Хурт любил работу, это было у него в крови. Ио он хотел, чтобы работа была ему по душе, была осмысленной и давала хорошие результаты. Он никак не мог мириться с работой ради самой работы, когда она становилась как бы бегством от самого себя, наркотиком, чтобы не видеть пустой жизни.
Он без колебаний выставил свою кандидатуру на звание городского архитектора, когда ему дали понять, что он является желательным кандидатом на этот пост. Потому что это было вместе с тем и признанием его проекта, доверием к его способностям.
Его первой важнейшей задачей стало теперь создание проекта ратуши с учетом всех представленных вариантов, причем за основу принималось выбранное им место и общий стиль здания, в то время как два премированных проекта должны были добавить много полезного, особенно в смысле распределения и размеров отдельных комнат. Итак, значит, в его власти было теперь изменить лицо своего города, и .не было сомнения, что его творческая воля художника оставит здесь заметные следы. Открывались великолепные перспективы.
Полный воодушевления, приступил он к работе. Голова его кишела от новых планов которые ему надлежало провести в жизнь. Легкими, почти танцующими шагами шел он по коридору в предназначенный ему кабинет. Куча бумаг лежала на столе, ожидая просмотра. Здесь были прошения, снабженные гербовыми марками, разные, документы и приглашения на собрания.
Тихо постучавшись, вскоре в комнату в теннисных туфлях неслышно вошла конторская барышня, добавившая к прежним еще несколько бумаг. Она даже не взглянула в сторону Хурта, показывая этим, как безразличен ей тот, кто там сидит. Зато пожилой, приближавшийся к пенсионному возрасту служащий, с желтыми, ниспадавшими на рот усами, с карандашом за ухом, который вошел следующим, положив на стол бумагу, чернила, кнопки и скрепки, по крайней мере, поболтал и пошутил немножко.
В час приема первыми посетителями оказались две старушки из богадельни. Седые волосы одной из них были покрыты черным кружевным шарфиком, сохранившимся от прежних лучших времен, а старое, но аккуратное черное шерстяное платье, как и все остальное, свидетельствовало об известном достатке в прошлом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109