— Я долго спала? Ах, я давно не спала таким глубоким сном! Но теперь я ужасно голодна!
Они развернули свои припасы и закусили, утоляя жажду водой из горного ручейка. Потом снова пустились в путь. В одной деревушке они встретили пустую машину, и шофер подвез их. В Торанке они переночевали в романтическом замке, превращенном в отель. Вид из окна в комнате Реэт на еловые и сосновые леса так сильно напоминал окрестности зимнего санатория, что у нее исчезло всякое желание задержаться здесь дольше, чем было необходимо.
В следующие дни они обошли ряд городов и городков, задерживаясь подольше там, где им нравилось, совершая прогулки, восхищаясь прекрасными местностями, воздухом и солнцем Лазурного берега. О покупке дачи они вовсе забыли.
— Странно, — сказала Реэт, когда они прибыли наконец в Ниццу, — я все время мечтала о вилле на берегу Средиземного моря, а теперь я временами даже побаиваюсь, что нападем на такую, которая годится. Я просто не переношу этих надписей: «Продается...»
— На этом и моя миссия кончается. Подходящей дачи мы не нашли. Теперь я со спокойным сердцем могу уехать.
— Не уезжай еще! — тихонько, умоляюще произнесла Реэт. — Побудь еще хоть несколько деньков со мной! Пошли Ильмару телеграмму, чтобы он не ждал напрасно!
— Невозможно оставаться тут дольше. Работа ждет.
— Я понимаю, но...
— Но?
— Для тебя работа, конечно, дороже, чем я. И тебе все равно, как я здесь останусь одна.
Йоэль промолчал. Они шагали по Английскому бульвару на берегу моря. Людской поток шел им навстречу и обгонял их. Здесь были англичане в гольфах и с биноклями, пожилые американские дамы в роговых очках и с большими сумками, румыны с красноватым загаром, низкорослые торговцы-японцы, проплывавшие в толпе с жемчужными ожерельями, перекинутыми через руку.
— Спустимся вниз на пляж, — предложил Йоэль.
Когда Йоэль на лестнице увидел перед собой протянутую
вперед ногу Реэт, ее скользившую по перилам руку, они вдруг показались ему такими бесконечно прекрасными и дорогими, что у него дыхание замерло. Свое волнение он смог преодолеть лишь тогда, когда они рядом уселись на пляжных шезлонгах.
— Что с тобой? — спросила Реэт, для которой это душевное движение не осталось незамеченным.
— Ничего!
— Вечно это «ничего»! Никогда ты мне не говоришь, что думаешь!
— Может быть, так лучше?
— Как хочешь!
Реэт все время внутренне страдала от сдержанности Йоэля, сама она тоже не хотела быть навязчивой, и, если не считать отдельных импульсивных движений, также умела держать себя в руках. Но вместе с тем ее влечение к Йоэлю приобрело такую остроту, что было невозможно представить себе, как она должна остаться тут одна. Глаза Йоэля иногда глядели на нее из такой глубины души, что Реэт теряла все силы. По мнению Реэт, Йоэль должен был обладать прямо-таки сверхъестественной силой воли, если он даже в полутемной машине мог ограничиться только прикосновением к ее плечу и руке. Но иногда ее начинало мучить сомнение, любит ли ее еще Йоэль. Теперь, когда оба надели „ защитные очки, Реэт отважилась спросить:
— Скажи мне откровенно, жалеешь ли ты обо всем том, что было между нами?
— Как ты могла прийти к такой мысли?
— Я чувствую это по всему твоему поведению.
— Ты можешь упрекнуть меня в чем-нибудь?
— Да. Ты и сам знаешь... Поэтому я и спросила тебя, очень ли ты жалеешь о наших прошлогодних шалостях?
— Жалеть? К чему? Но я стал более зрелым. Плоду никогда не надо жалеть о цветах.
— Ах так! Значит, все это понадобилось тебе лишь для того, чтобы ты стал более зрелым...
Это было сказано с горькой иронией.
Йоэль снял очки:
— Реэт* пожалуйста, пойми меня правильно! Ты ведь знаешь, — ошибка наша состоит в том, что мы не хотим быть вполне откровенными друг с другом. Это впрямь трудно. В нас много недоверчивости, это, быть может, наследие веков. Всегда мы требуем, чтобы другой по глазам прочел наши мысли, и сердимся, если он этого не делает. Мы словно боимся слов, потому что они могут так убедительно лгать...
Йоэль умолк, как будто кто-то помешал ему продолжать речь.
— Я не понимаю, что ты хочешь сказать этим?
— Ты знаешь, Реэт, что мы возбели вокруг себя, так сказать, стены молчания. И может статься, что мы упрямо будем продолжать возводить их. Я никогда не знаю, что ты обо мне думаешь, что чувствуешь ко мне, а ты не знаешь* что чувствую я. Завтра вечером я уеду, быть может, мы целые годы не будем видеться, и тогда все постепенно забудется.
— И ты этого действительно желаешь?
— Нет!..
Оба надолго замолкли. Направо, посреди сверкающей морской зыби, скользил белый парус, исчезнувший потом за мыском. Реэ ощутила прохладное дыхание моря и слегка задрожала. Йоэль заметил это, и ему вспомнилась бабочка, когда-то слетевшая на его стол, бабочка, которую он принял за посланца от Реэт.
— Ты согласилась бы уехать со мной? — спросил Йоэль, снова снимая очки.
— Как ты это себе представляешь? Опять какой-нибудь фантастический план бегства, как раньше?
— Нет, не это! Нам больше никуда не нужно бежать ни от других, ни от себя. Ты согласна?
Реэт закрыла глаза и, прижавшись спиной к шезлонгу, подняла руки, скрестив их над головой, словно протягивая их к чему-то теплому. Она сказала очень тихо:
— Да, я поеду с тобой.
Они встали и прижавшись друг к другу, пропали среди толпы. Счастье их было так велико что они даже не заметили, как прошли несколько километров до конца променада, туда, куда раньше повернул белый парус. Не было конца взаимным излияниям. Как они могли до сегодняшнего дня страдать про себя, как могли потихоньку следить друг за другом, как страшиться, что сердца их так и останутся закрытыми друг для друга!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109