Я не хочу принимать все только для себя, переживать, наслаждаться этим в одиночку. Напитаться до предела истинами и красотами мира, чтобы потом умереть ожиревшим прекраснодушным эстетом — только не это!»
«Ценность дела нельзя определять той радостью, которую доставило его свершение».
«Сильное любопытство заставляет нас рыть землю, но ценность выкопанного источника нельзя измерить ценностью любопытства».
«Почему столько женщин изучает гуманитарные науки? Потому что здесь так много непредвиденного, воспринимаемого и понимаемого через переживания. Естественные науки "более мужественны. Химия учит изменять вещество, а не переживать и понимать. Математика сурова и беспощадна. Ее истины не считаются с нашими переживаниями. Они существуют и против нашего желания».
«Очарование математики в том, что она не обращает внимание на протяженность во времени, этого величайшего врага всяких свершений. У нее такие же быстрые ноги, как и у нашего воображения. Расстояние между Марсом и Землей она может втиснуть в одну цифру. Она предвосхищает человеческие завоевания. Она является средством для покорения космоса. Как таковая она — призыв к действию. Символ активности. Поэтому пожирающее время переживание не любит цифры, а сладостные туманы души нашептывают философам пассивности, что они-то и есть основные истины. И что пространство, и число, и интеллект, и материя — это в сущности усталость и смерть...»
— Приходи ко мне, у меня есть кое-что для тебя, — как-то сказал Иоэлю его школьный товарищ Антс Рыйгас.
Мне здорово повезло. Пойдем ко мне, братец, я сразу подумал о тебе.
Дома Рыйгас показал Йоэлю золотые часы, картину Шишкина, серебряный портсигар и добавил:
— Погляди вот это и, если заинтересует, захвати с собой! Один я даже унести не смог, пришлось взять извозчика. И сразу вспомнился ты. Я же твой старый должник за те уроки, что ты давал мне когда-то...
Это была базаровская история архитектуры во многих томах, нагроможденных один на другой в углу комнаты и тяжелых, словно каменные плиты. Хурт раскрыл один из томов, перелистал, и глаза у него засияли.
— Я же знал! Возьми и унеси их к себе. Такие линии и черточки ты в старину любил. Бери, бери же! Мне с ними делать нечего.
То, что для Рыйгаса было хламом, годным лишь для продажи на барахолке, стало для Йоэля судьбой. «Архитектура ! — подумал он. — Вот что мне надо было изучать с самого начала!» Это было его настоящим призванием. Здесь число сливалось с фантазией, идея с конкретностью, наука с искусством.
...Получив от отца согласие и деньги, он в ту же зиму учился в Дармштадте.
Теперь время смутных исканий и годы учебы уже давно миновали. Перед Йоэлем стояли серьезные задачи.
Как кадровый военный при виде местности, невольно начинает оглядываться, решая, где вырыть окоп и где установить пулемет, так и Йоэль при виде старых знакомых зданий принялся строить планы, как изменить лицо города. Разрешения на это он ни у кого не спрашивал. Как неудобна была даже ходьба по этим латаным-перелатаным тротуарам, где каменные плиты сменялись то булыжниками, то асфальтом, а то просто землей. Здесь на месте кривых улочек,, где дома, словно пьяные, то вылезали вперед, то отступали назад, нужно было провести прямые, широкие улицы. И хоть бы дома эти были одностильные! Здесь каменное здание со стенами толщиной в сажень соседствовало с осевшим деревянным домиком, рядом с широкими окнами встречались тусклые окошки, за которыми угадывались сырость и мокрицы. В пестром хороводе домов участвовали и крыши, то низкие и широкие, то высокие, невидимые для пешехода. Покрыты они были то толем, то жестью, то черепицей.
Что это полуистлевшее здание с насаженной на нее четырехугольной башенкой для часов, носящее гордое название ратуши, нужно было разрушить, как этого хотели даже отцы города, было очевидно, и никто не пожалел
бы о нем, кроме разве ночного сторожа, который привык к нему, как к старому другу. Но для чего строить новое здание как раз на месте старого? Разве только из сентиментальной привязанности к старому месту? Бессмысленно было строить ратушу в районе старого города, осужденного на постепенное петлевание, в то время как живой центр города уже переместился в другой район. Ведь подобное здание строят на века, и оно требует простора, воздуха вокруг себя. Потому что ратуша это не церковь, которая отовсюду, из любого скопления домов может высунуть свою башню, указывая быстрый путь на небо.
В одном Хурт был убежден с самого начала: в условиях конкурса следовало оставить архитектору свободный выбор места для новой ратуши. Он, во всяком случае, и не подумает считаться с этими условиями, больше того, своими предложениями и проектами покажет абсурдность этих условий. И неважно, если проект из-за этого не будет принят!
Таким образом, прежде всего нужно было найти подходящее, достойное место для ратуши. Эти поиски сами по себе доставили Хурту немало удовольствия. Он бродил по городу, внимательно оглядываясь и делая зарисовки.
Раза два-три он прошел даже по городской окраине, носившей название Рибакюла и бедно, уныло тянувшейся к полям. Годы не вызвали в ней больших перемен. Все тот же длинный ряд деревянных домишек, выгоревших и выцветших на дожде и солнце. Те же полуистлевшие, покосившиеся и обомшелые заборы со столбами, вплоть до последних лачуг, сиротливо торчавших на краю городского выгона, где открытые желоба для сточных вод распространяли кисловатую вонь. Как и раньше, на некоторых окнах мелочных лавчонок красовалась пустая лимонадная бутылка с посеревшей наклейкой рядом с пивным бокалом, в который был засунут красноватый лист рыбьего клея и торчала пачка папирос и коробка спичек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109