Он должен прийти с минуты на минуту. Потерпите немножко.
— Кто это? — послышалось с разных сторон.
— Сами увидите! Увидите сами!
Тон, которым Орайыэ произнес эти слова, был таким внушительным, что спор сразу угас. Зато в дамском кружке вспыхнул интерес к ожидаемому гостю, когда госпожа Орайыэ сообщила:
— Кофе уже на столе, но Пауль готовит вам сюрприз... Он ждет одного человека, который может оказаться интересным и для дам.
— Кто это? Скажите наконец! — допытывались у Орайыэ, который с улыбкой на лице, засунув пальцы в карманы жилета, подошел к женщинам.
— О, замечательный парень! Мы с ним немало половили раков, немало проказничали с девушками, когда были молоды.
— Теперь вы, значит, уже старцы? — спросила госпожа Тарас у тридцатидвухлетнего Орайыэ. Сама она была в том возрасте, когда против старости борются не только притираниями и массажами, но и хирургическим ножом: мадам Ноэль недавно подтянула к волосам складки и морщины на лице госпожи Тарас.
— Он-то нет, ведь он ещё не надел супружеского ярма. Ну да, когда мы вместе ухаживали за девушками, я только болтал и валял дурака, а он молчал и побеждал. Он был тогда серьезным, ужасно серьезным.
— Ну, тогда он вовсе не интересен, — разочарованно протянула госпожа Тийдо, изысканным жестом поднося ко рту сигарету.
— Но, Пауль, где спички ? - послышался ласкающий упрек хозяйки.
Встрепенувшись, Пауль прежде всего попотчевал сигаретами и других дам. Спички? Да, Пауль забыл о спичках, как можно быть таким невнимательным!
— Огонь есть у мадемуазель Ормус! - воскликнул Пауль, когда та вынула из своей сумочки спички. — Ах> неинтересен? — спросил он, наклоняясь с зажженной спичкой к губам госпожи Тийдо. — Ну что ж, увидим, намного ли он изменился.
— Значит, вы давно его не видели?
— Давно? Нет, я видел его часа два-три назад, но он был еще сонным, не выспался. Может, опять заснул? Пойду-ка позвоню.
— Ну и соня, — рассмеялась Ормус, чьи глаза блестели от таившейся во всем ее существе жизненной энергии.
— Скажите хоть вы, кого вы так ждете, — обратилась госпожа Тарас к хозяйке дома.
— Господина Хурта. Это друг Пауля еще с детских лет, — тихонько, словно какую-то тайну, поведала та столпившимся вокруг нее женщинам. — Я сама немного взволнована. Подумайте, десять лет не виделись! Пауль сказал, вообразите, будто я сегодня чуточку возбуждена и из кожи лезу, чтобы получше принять этого господина Хурта. Мужчины ведь всегда чуточку ревнивы. Вы знаете, я познакомилась с господином Хуртом тогда же, когда и с Паулем. И даже, кажется, танцевала с ним раньше, чем с Паулем. Он тогда вовсе не был таким серьезным, как говорит Пауль. Как раз наоборот: он болтал все время, а Пауль молчал и, в конце концов, победил. Теперь он, говорят, похудел и не зачесывает, как прежде, волос назад, Я просто, боюсь...
— Чего же? — спросила мадемуазель Ормус.
— Боюсь, что у нас не все, как... У нас все так убого и мелко. А он привык жить в больших городах, за границей. Там другие обычаи и вкусы.
— Ах, так он возвращается из-за границы? — оживилась вдруг госпожа Раудкатс, стройная блондинка с прической, делавшей ее похожей па мальчика. У нее была большая
библиотека, порядочная коллекция произведений искусства, и дом ее все больше становился неким салоном, где время от времени происходили музыкальные вечера в узком кругу.
— Да, господин Хурт возвращается из-за границы, из Псрлпна, где он работал в последние годы. Он архитектор,
окончил курс в Дармштадте. Об этом года три-четыре назад писали в газетах, и портрет его напечатали, неужто никто не помнит?
— Еще немного терпения, дамы и господа, - сказал Пауль, возвращаясь от телефона
Он походил на директора театра, который еще не показывает, что скрыто за занавесом, и не прочь хорошенько разжечь любопытство публики. Госпожа Тийдо не выказала особого интереса к этой инсценировке. Она встала, перелистала раскрытый английский роман, лежавший на столе, и спросила у госпожи Орайыэ, стоит ли его читать; заглянув в радиопрограмму 3 отыскала танцевальную музыку и включила приемник, потом спросила у Кийпсаара, где и когда можно устроить следующий вечерок бриджа.
Пастор Нийнемяэ уселся возле госпожи Раудкатс.
— Я все еще вспоминаю последний концерт у вас, — начал он. — Удивляюсь, какие вы сделали успехи. Великолепный тембр вашего голоса обязывает вас учиться пению.
— Вы мне льстите. Но теперь уже поздно, - ответила госпожа Раудкатс. — Если бы я раньше догадалась... Если бы я все время училась, когда была за границей, тогда, может быть, что-нибудь и вышло. Но здесь, в нашем захолустье...
— К чему такой пессимизм! — утешил ее Нийнемяэ. — Всюду найдется что-нибудь хорошее. И в нашем здешнем захолустье тоже.
— Ах, кто вкусил лучшего за границей, тот здесь пропал. Что хорошего можно найти тут? Все те же люди, те же разговоры, те же кафе. Если бы не работа, я просто умерла бы здесь со скуки.
— Да, работа! Это правильно. Я это часто говорил своей жене. Но она, к сожалению, и слышать не хочет о работе. Зачем, мол, ей работать, она хочет жить!
— Работать нужно лишь столько, чтобы можно было забыть пустоту и скуку жизни, — сказала госпожа Раудкатс.
— Зачем женщинам работать? — вмешался Тамберг, стоя возле них. — Ваша супруга, господин пастор, совершенно права, когда хочет жить без забот, словно цветок в поле. Пусть живет так, пока может! Вы должны радоваться, что с вами живет человек, возле которого и вам иногда удается почувствовать себя легкомысленным.
— Легкомыслие обычно приводит на стезю греха, — ответил Нийнемяэ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109