Еще усталый от поездки на мотоцикле, Ильмар Нийнемяэ слушал его проповедь рассеянно, поскольку инерция гонки еще не выветрилась из тела. Реэт неподвижно стояла рядом с ним, не спуская глаз с черной, обтянутой материей пуговицы арнеманнского талара. Ей было неудобно, неловко стоять здесь. Но на лице барышни Розалинды разлилось блаженное умиление, как всегда, когда она слышала слово божье. Она же запевала и вела мелодию хорала. Но когда баянист, которого старый Нийнемяэ пригласил для танцев, попытался на своем инструменте аккомпанировать хоралу, Розалинда обернулась, сделала пальцами запрещающий жест и заставила баяниста умолкнуть.
Ильмар стал более внимательным лишь тогда, когда заговорили о нем как о хорошем работнике на ниве господней и как о примерном главе семейства, а о Реэт как об идеальной супруге. От такого бесцеремонного вторжения в ее интимную жизнь Реэт готова была провалиться сквозь землю. Опустив глаза в пол, она нервно шевелила концом туфли. Но Арнеманн уже перешел от людей к природе, а оттуда поднялся в высшие сферы, откуда нисходил божий промысел и попечение о земной жизни и откуда просили ниспослать благословение на этот дом.
Хурт с хмурым лицом стоял в другой комнате, прислонившись к косяку двери. Арнеманн упомянул бегло и его. Весь этот спектакль казался Хурту скучным и ненужным. Будто орава чужих людей вторглась в этот дом, более глубокий смысл и предназначение которого известны только ему, и принялась здесь своевольничать. Недавно он обошел весь дом и, к своей досаде и удивлению, обнаружил во всех комнатах старые, источенные молью диваны, хромые столы, безвкусные ширмы, покривившиеся стулья, забитые в стену гвозди, на которые вешали одежду. Всю эту старую рухлядь, которая переполняла старый дом и которую не знали куда деть, перетащили теперь сюда. Попытались даже изукрасить окна занавесками, и там, где старые карнизы не подходили по длине, между двумя гвоздями протянули веревку. Комната незабудок была уставлена мисками с холодцом, а в комнате примул стояла бочка с домашним пивом.
Уже несколько дней шла подготовка к пиршеству, и опытный в искусстве кулинарии старый Нийнемяэ взял верховное руководство в свои руки. Он презрительно отнесся к электрической плите на новой даче и велел готовить все кушанья в старом доме, откуда их и сейчас еще перетаскивали в больших корзинах. Исполыцик со своей многочисленной семьей охотно принимал участие в переноске мебели и продовольствия, надеясь вскоре попасть в освободившийся старый дом.
После духовной церемонии все отправились осматривать дом. Сам хозяин успокаивал архитектора, говоря, что дом пока еще обставлен наполовину, кое-как. Молодежь вскоре разбрелась кто куда. Обошли недавно заложенный сад за дачей, беседки и теплицу. Все выглядело солидно и импозантно, как того желали молодой и старый Нийнемяэ. От узкой площадки перед домом три-четыре ступени вели вниз, к следующей, более просторной площадке, с двух сторон окаймленной молодыми липами (так пожелала Реэт). В середине площадки находился четырехугольный бассейн, с гранитной женской фигурой посередине (только немногим было известно, что это была работа скульптора Умбъярва, моделью
для которой служила Кики). Бассейн был сух, поскольку водопровод еще не действовал.
Все долго разглядывали две гипсовые фигуры по обе стороны цементной лестницы, что вела вниз к озеру. Никак не могли решить, что это за существо, на спину которого забрался маленький ребенок, — сом или другая какая рыба или даже черепаха. Отыскали скульптора, чтобы он дал объяснение. Но Умбъярв был, как всегда, скуп на слова и буркнул только, что это конструкция. Никому не хотелось казаться глупее других, и потому все молча приняли его объяснение. Только старый Нийнемяэ, оставшись один со своим приятелем, деревенским аптекарем, указал на детские фигурки и, многозначительно подмигнув и подтолкнув соседа в бок, сказал:
— Полные колыбели, что?
— Да, если будет на то божье соизволение, — ответил ему старый партнер по карточной игре.
— Нынешнее поколение в бога не верует. Ныне деторождение зависит от самих людей...
— Неужто Ильмар тоже не верует?
— Нет, что ты, конечно, верует! Но вот сношеньку хорошенько не поймешь...
Они спустились на пару ступенек. Аптекарь остановился и тихонько сказал:
— Да, говорят, что...
— Что говорят?
— И так и этак... Я и сам видел один раз, как ваша сноха купалась вместе с архитектором.
Но старый Нийнемяэ поднял приятеля на смех:
— Нам, кажется, пора уже на тот свет собираться! Вместе купались? Ха-ха-ха! Ну и что, если купались? Наш брат думает, ого! А молодежь? Спроси у Ильмара! Он бы тебя сразу высмеял, как высмеял и меня. Ох вы, старичье, сказал он, да разве нынешняя молодежь такая, как в ваши дни! Ведь Ильмар тоже человек нового времени.
Они дошли до озера.
— Вот видишь? — сказал Нийнемяэ, махнув рукой в сторону островка.
Отражение солнца на воде слепило глаза, но, прищурившись, можно было разглядеть, как поодаль возле островка плескались в воде и разгуливали полуголые люди, не обращая никакого внимания на участников праздника, что глядели на них с того берега.
— Вот видишь? — повторил Нийнемяэ. — В наше время это был грех, что? А теперь вот расхаживают с голыми ляжками и беды никакой нет. Это же спорт! Ильмар и сам занимается спортом, да-а, ведь у него этот чертов
мотоцикл. Другой раз несётся, словно ветер! II шею сломать не боится! Как бы не так! Попробуй заставь нас этак спортом заниматься или еще чище, наших жен, что? Им бы не мешало. А то ходят, словно туча, с утра до вечера, и знай грызут тебя день-деньской!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109