Наверху, на крыше, вырисовывается на вечернем небе жестяной флюгер с вырезанной на нем датой 1764. Когда Йоэль проезжал здесь в последний раз, кирпичные столбы ворот покривились, а соломенные крыши конюшен растрепал ветер. Теперь в парке перед бывшим господским домом стоят чистые белые скамейки, дорожки посыпаны гравием, а новые ворота украшены белой эмалевой вывеской с черными буквами: «Сельскохозяйственная школа Хаабъярве». Высокие липы и пирамидальные ели остались прежними, но за ними возникли новые, современные постройки, а снизу, от мельничной плотины, тянутся вверх электрические провода.
И наверху, на горе Хаабъярв, слышатся песни, крики! и шумный говор. Десять лет назад Хурт непременно направился бы туда, но теперь он этого не делает. Он сворачивает в сторону от большака и выбирает более короткий путь — тропинку через лес, одинокую, но богатую воспоминаниями. Мелкая быстрая речушка плещется по левую руку; через тропинку переползают корни деревьев, о которые нетрудно споткнуться. Вскоре тропинка подымается вверх, оставляя внизу стремнину, несущуюся среди песчаных берегов. А вот и остатки старых развалин, на которые можно влезть, соблюдая осторожность. Оттуда над вершинэхми деревьев видно вечернее небо и крыши водяной мельницы, принадлежавшей. Орайыэ, мельничный пруд. Все это старые, знакомые места, от которых веет дружелюбием и теплом. Если прямо от развалин спуститься к реке можно в летнем сумраке обрести те же настроения, что и в ту белую ночь, когда они гуляли здесь, впереди Орайы с девушкой в светлом платье, а сзади он, Йоэль, тоже с какой-то девушкой, чье имя и наружность уже изгладились из памяти.
Мельничная плотина закрыта, и на дне пруда осталось лишь немного воды. Тут все по-прежнему: прислоненный к стене истертый жернов, маленькие, запорошенные мукой окошки, молчаливый дом. Здесь родился и провел детство Пауль Орайыэ, здесь они вместе купались, катались на лодке, ловили рыбу и раков, потому что Йоэль был тут частым гостем. Здесь они частенько болтали и строили всевозможные планы, отсюда Йоэль спускался один с. книжкой в руке в речную долину. Он всегда предпочитал такие книги, где бы трудно было прочесть сразу больше одной фразы. Не давая увлечь себя захватывающим сюжетом, он любил поразмыслить над прочитанным. Чтение его было словно вода, переливающаяся через водяное колесо и никогда не попадавшая в желоба.
До старого помещичьего лесного кладбища было уже недалеко. Тропинка проходила близко возле него. В темном еловом лесу не было слышно ни. падения шишки, ни иного звука, кроме мягких шагов самого Йоэля.
Почему Хурт свернул с тропинки? Почему ему непременно захотелось в этот ночной час зайти на кладбище? Решение пришло сразу, без обдумывания. Это было испытанием смелости, опытом над собой, каких немало проделы-валось и раньше.
Йоэль хорошо знает лес. Вот уже среди деревьев видна булыжная ограда, маленькая часовенка, там и сям железные кресты, обомшелые каменные плиты в траве. А кругом царит мрачная тишина.
Легко перелезть через каменную ограду. На кладбище деревья не растут, лишь за оградой стоит- лес, словно вторая ограда, через которую просачивается немного сумрачного света белой ночи. Кое-где теснятся низкие пышные кусты или высокие травы, среди каменных плит из земли выбиваются ползучие растения; они перебегают даже по тропинкам. Когда шагаешь по этому растительному ковру, начинает казаться, будто трава жирна и приторна, будто давишь ногами мясистые листья кукушкиных слезок и камни. Это противно и даже немного жутко.
Кто-то словно подталкивает Йоэля идти быстрее, но насмешливый внутренний голос сдерживает его. И все же чем-то холодным охватывает все тело, и Йоэлю становится дно. Он останавливается и медленно считает цифры. Гак он овладевает собой, но неприятное чувство остается. Опыт окончен, к чему еще мучить себя? Нужно снова перелезть через ограду и продолжать путь. Возле самой
ограды стоит скамья, серая, низкая — она кажется вырубленной из камня. Встать на нее — и хоп! Ты уже за оградой,
Опершись рукой об ограду и встав на скамью, Йоэль поднатуживается, чтобы прыгнуть, но скамья проваливается с треском, который в этой тишине кажется громовым раскатом. Возникает представление, будто тысяча рук протягивается из могил, чтобы удержать бродягу. Потом впереди оказывается темный ельник, через который приходится продираться с протянутыми вперед руками, с закрытыми глазами. Кто-то царапает, кто-то хватает за пиджак, кто-то хочет стащить с головы шляпу...
Наконец все же редеют ветви и стволы. Йоэль раскрывает глаза, останавливается и чувствует, как быстро бьется сердце. Потом ему делается стыдно, опыт не удался, ему хотелось бы еще раз повторить его, но он слишком устал для этого. Выше всего на свете ценит Йоэль Хурт самообладание, а теперь...
Ранние пташки уже щебечут, на хуторе кукарекает петух, светает. Каждый шаг к родному хутору знаком, каждый дорожный камень, куст, межа посылают сердечные приветствия. У Йоэля такое чувство, будто он ступает по священной земле, и он обнажает голову, чтобы вытереть пот. Хочется ступать на цыпочках, чтобы не потревожить ни кучи камней, ни края поля. Как чутка тишина, какое благоговение охватывает душу перед родными полями! Но куда I делась ветряная мельница? И откуда взялось столько домов- I коробочек? Сосновая роща, которая десять лет назад была ! не выше человеческого роста, тоже успела превратиться в лес.
Как и раньше, по обе стороны проселка раскинулись поля. Яма, откуда берут гравий, стала глубже, кусты рябины, росшие по краям полей, поредели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109