Очень симпатичный человек, скромный, серьезный, солидный. Я думаю, что в его лице мы приобрели серьезную культурную силу.
— Хурт? — спросила Реэт и задумалась. Это имя ей что-то напоминало, но пока еще смутно.
— Да, Хурт. Он родом из Эстонии, но уже десять лет был за границей и несколько отвык от родины. Ну, ничего, снова привыкнет. А теперь скажи, что ты тут поделывала все это время?
1 Уменьшительное от имени Реэт.
— Делала что придется. Даже носки твои штопала. От скуки чем не займешься.
«Носки я, правда, штопала позавчера, — подумала Реэт, — но все равно, это противная работа. Пусть воображает, что я целыми днями штопаю его драные носки».
— Твоя шуба была мокрая. Значит, ты выходила?
«Сознаваться ли, что ходила в кино? Нет, пусть
и у меня будут СБОИ секреты, как у вас в наших кабинетах».
— Да, я выходила вечером.
— Гулять? Вот это очень полезно.
— К портнихе ходила. На примерку. Сидела и ждала там целый час. У них сейчас сезон и работы много. Довольно поздно вернулась.
— Но ты и не ужинала?
«Господи, теперь он еще заподозрит, что я с кем-нибудь поужинала и что я именно поэтому не хотела пойти на вечер к Орайыэ. Если бы я действительно так сделала, уж я бы догадалась поесть чего-нибудь и дома. Впрочем, мысль Ильмара не заходит так далеко».
— Аппетита не было. Не хотелось есть одной. Вот если бы ты сидел со мной за столом, тогда...
— Этак ты еще больше похудеешь. Так нельзя. Конечно, я знаю,, что вместе со мной ты бы поела...
Растроганный Ильмар со счастливым лицом предложил жене место рядом с собой. В первое время после свадьбы путешествие на соседнюю кровать совершал муж, но в последнее время, особенно зимой, ему лень было хотя бы на время покинуть свое теплое гнездышко. Сейчас Реэт протянула только руку к соседней кровати. Благодарный и за это, Ильмар держал ее в своей ладони, пока не уснул.
Вытянутая и уже онемевшая рука вернулась обратно к своей обладательнице, а Ильмар и не заметил этого.
Реэт, у которой совсем прошел сон, со страхом стала ждать мужниного храпа. Было немножко обидно, что он удовлетворился такой малостью.
«Вообще он удивительно легко довольствуется всем, что выпадает на его долю. Он не требователен, не честолюбив, для него хороша была бы, наверно, любая другая женщина на моем месте! Вот он уже и храпит, и, если я его толкну ногой, храп прекратится, и он снова будет доволен! Не беспокоится он и о том, что у нас нет ребенка. Этакого кудрявенького, золотоволосого малыша, которого можно брать на руки, прижимать к себе и тискать. Малыша, который смеется в невинной радости, а на толстых щеках у него шаловливые ямочки. Или над нами тяготеет какой-нибудь тяжкий грех? Когда мой покойный отец за керенки купил себе хутор, то прежний владелец через несколько лет потребовал вернуть ему этот хутор: отец, дескать, дал ему клочки бумаги, а не деньги. Так он и проклял моего отца вместе с хутором: пусть издохнет весь ваш род и пусть на полях ваших не уродится ничего! Может, это относилось и ко мне? Может, и я должна остаться бесплодной? Впрочем, у меня уже был бы ребенок, если бы не Кики со своими советами: ты еще молода, тебе всего восемнадцать лет, жизнь у тебя еще впереди, зачем тебе возиться с ребенком, когда все другие дамы... Я дам тебе адрес и рекомендацию. Позволил бы Ильмар, если бы узнал вовремя ? Во всяком случае, он не рассердился, когда узнал, только поцеловал в лоб и пожалел, что мне, бедняжке, пришлось пострадать. Хотя бы одно дурное слово сказал, упрекнул бы, даже ударил или как следует выругал. А теперь, быть может, всему конец. А не могут ли молитвы Ильмара иметь такую силу, чтобы снять с меня проклятье? Ах, ерунда, кто же тогда проклял госпожу Раудкатс, госпожу Тарас, госпожу Олдре? Пойду к врачу, пусть посмотрит, действительно ли у меня что-нибудь не в порядке, и если так, то ведь существуют разные ванны, продувания и бог знает что еще. Завтра же пойду».
Слышно было, как на соседней кровати муж втягивает воздух через нос и выпускает через пухлые губы.
Сверху сквозь потолок донеслось что-то вроде стона, а потом кто-то прошел в мягких туфлях по комнате, что-то стукнуло, а потом снова все смолкло.
«Завтра рано утром Розалинда будет уже здесь, — подумала Реэт, — чтобы рассказать мне свой страшный сон, как какой-то волосатый мужчина или обезьяна гнались за ней и как она убегала в смертельном страхе. «Ах, вы подумайте, как это смешно, он обнимать меня и он не есть обезьяна, у него толстый живот, как у господина Арнеманна, и красное лицо...» Только бы не пришла со спицами, а то от нее до самого обеда не отделаешься. Приедет ли она и нынешним летом в Соэкуру? И если приедет, то только ли ради Луи, которому она преподавала немецкий уже тогда, когда я не знала еще Ильмара? На что Ильмару эта Розалинда? Как ее тут оставишь, говорит он, одну на целое лето? Пусть болтает с мальчишкой по-немецки. Ильмар для нее вроде бога. «Ах, подумайте, у нас с Ильмар один вкус, он любит фасолевый суп, и я тоже, он любит очень эти васильки, и я тоже...» Оба они терпеть не могут бисквитное пирожное. Как она утром и вечером моется в маленьком тазике: все кончиками
пальцев, точно кошка лапкой по лицу, по щекам, по шее и горлу, все шлеп-шлеп, бесконечно долго. И потом цветочки, которые она сует всем на грудь, а то положит рядом с тарелкой или в салфетку. Сама одета, как чучело, всюду ленточки и кружевца, нижняя юбка всегда торчит из-под верхней, и всюду, где можно, буфы и складочки, и цветочки, шлеп-шлеп... Даже Ильмар спрашивает у меня, почему я никогда не заказываю себе платьев, где было бы много кружев и воланов, рюшей и бантиков, вообще чего-то женственного, почему я всегда стремлюсь к простому, спортивному стилю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109