То были брюки Умбъярва, а в них ее керамика — серая, блестящая кошка, только вчера вышедшая из печки.
Раскутав свое произведение, Кики устроила ее в изножии кровати, чтобы рассмотреть, потом поставила на пол, потом на стол, поворачивая кошку то так, то этак. Но решится ли она подарить ее Хурту? Понравится ли она ему? Может, он такой же, как Рыйгас, который даже не взглянул на собачку, вылепленную так старательно? Глазурь недурна, и это выражение...
Пришлось починить брюки Умбъярва — Рыйгас выжег в них дыру своей сигаретой. Размахивал ею перед носом неподвижно сидевшего Умбъярва, доказывая ему, что такое динамика, пока не запахло паленым. Да, заштопать носки — это Кики делает с удовольствием, но латать сожженные брюки? И до каких пор ей придется латать и чинить одежду то Умбъярву, то подчас даже Рыйгасу? Пользуясь ее любезностью, они подбрасывают Кики одну вещь за другой: знай только чини!
Но если Рыйгас и дальше вздумает выступать против Хурта в своей газетке, то Кики вообще не переступит больше порога мастерской, или пускай Умбъярв выкинет своего квартиранта за дверь. А если они и тогда постучатся к ней со своими бедами и будут надоедать ей, она возьмет да и
выедет из этого дома, снимет себе квартиру где-нибудь на окраине, куда они поленятся прийти.
С такими ужасными планами Кики разглядывает свою кошку, и ей не хочется вставать, чтобы поискать нитку с иголкой.
Редкий случай, когда Кики проявляет строптивость. Так уж она создана, что должна кому-то благодетельствовать, у кого-то наводить чистоту, кого-то одарять, кого-то утешать, почти забывая при этом о себе. За все свое добро она ничего не требует взамен, даже благодарности, — как бы искрения ни была благодарность, по большей части она оставляет ее холодной. Ради одной благодарности Кики и пальцем не шевельнула бы. Свое удовлетворение она находит в другом. Ей доставляет особое удовольствие слушать выговоры и упреки за свою излишнюю щедрость и мотовство. Так приятно получать нагоняй за свои добрые дела. Если щедрость является добродетелью, как это кажется Кики, то' излишняя щедрость такая большая добродетель, что с лихвой покрывает все остальные недостатки и грехи.
Собственные ее потребности не велики, она довольствуется готовой стряпней из магазина или тем, что можно приготовить на скорую руку. Она никогда не знает запасов своего белья или одежды, а когда понадобится, тогда и покупает. Подчас она обновляет свой туалет лишь после того, как ей посоветует это госпожа Нийнемяэ или госпожа Орайыэ. Тогда ей случается одеться с большим вкусом, хотя в обычное время ее вкус как бы зарыт в землю. Но случается и так, — если кто-нибудь вздумает похвалить ее платье, туфли или брошку, она тут же может подарить их хвалящему. К счастью, это случается редко, потому что красивое платье на другом скорее вызывает молчаливую зависть, чем открытую похвалу.
На ее чемодане рядом с обрывками номеров из камер хранения красуются еще четыре-пять наклеек из отелей Берлина, Парижа, Ниццы, Рима. Это были странные, но прекрасные дни, когда она по газетному объявлению сделалась платонической спутницей одного лысого, толстого господина и проехала с ним половину Европы, не имея других обязанностей, как только изображать перед другими свадебное путешествие. Старик выкурил много сигар, выпил немало вина, пережил все иллюзии, но брачная ночь так и не наступила. В одно прекрасное утро этот странный попутчик исчез из отеля «Негреско», и, когда Кики спустилась вниз, чтобы сдать ключ от комнаты, ей передали конверт с небольшой благодарственной запиской и весьма скупо рассчитанной суммой для возвращения на родину. С этими деньгами Кики вернулась в Париж, некоторое время могла себе позволить пить кофе на террасе кафе Де Дом, где завела новые знакомства среди художников. Она позировала им, в трудные дни занималась вышиванием или катала детские коляски в Люксембургском саду, а тем временем научилась писать на машинке, к сожалению, только не усвоив французской орфографии.
Она жадно поглощала романы, но книг у нее самой не было. Их или зачитывали знакомые, или она сама оставляла их в квартире, когда переезжала в новую. Покупать книги ей было не по средствам, брать из библиотек книги с захватанными страницами она не любила, поэтому она от знакомого книгопродавца брала новые книги, чтобы читать их, не разрезая. Содержание, выуженное из этих закрытых страниц, казалось особенно сладким, как сладка мякоть, добытая из рачьей клешни.
. Реэт Нийнемяэ уже со школьной скамьи были известны слабости Кики. Она знала также как любит Кики, чтобы ее бранили, но именно это сознание отнимало у нее охоту делать это. Иногда она все же советовала Кики брать пример хотя бы с пастора Нийнемяэ, тоже доброго и щедрого человека, но все же соблюдающего пределы разумного. Зато у четы Нийнемяэ кое-что скоплено, — есть и дом, и хутор, да и кое-какие акции.
— Это ты повторяешь Ильмаровы слова, — засмеялась в ответ Кики, — сама ты так не думаешь.
Всем были известны странности и причуды Кики, и Кики нравилось, когда ее за глаза бранили и жалели. Нравилось потому, что, по ее мнению, окружающим приходилось бранить ее не за дурное, а за хорошее, за достоинства, которых самим им не хватало. Хотя они как будто и жалеют, но на самом-то деле завидуют ей.
Очень строго побранила Кики госпожа Орайыэ, которой та принесла в подарок кофейный сервиз, купленный в антикварном магазине.
— Подумай, Пауль, как эта женщина швыряется деньгами! — сказала она мужу. И продолжала, обращаясь к Кики:—Ты просто сумасбродка!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109